Фриц Маутнер - Ипатия

– Милая Ипатия, посмотри на эти облака дыма. Еще возвращающемуся Одиссею кухонный дым казался добрым знаком. По дыму нашел он дорогу домой. Совсем нетрудно пробыть на таком корабле два или три дня. Я приготовлю все, и мы отправимся сегодня же!

Ипатия не отвечала. Она выпрямилась, и все еще, стоя спиной к молодым людям, смотрела, но не на запад, в сторону Кирен, а на восток, спокойная, строгая и холодная, как статуя.

– Позволь нам проводить тебя до дому, милая Ипатия, и оставайся там, пока я не смогу тебя увезти. Сейчас я оставлю тебя. Я иду к архиепископу. Я скажу ему, что ты решилась стать моей женой и покинуть город Александра. Ты увидишь, что это ему понравится. Я не думаю, чтобы он был злым человеком. Он будет милостив и ко мне, и к тебе, а так как он влиятельный человек, влиятельнее твоего друга наместника, было бы глупо сердить его. Могу я пойти к нему?

– Делай, что хочешь, – сказала Ипатия и почти сурово взглянула на Синезия.

– И ты позволишь проводить тебя и будешь ждать меня у себя?

– Я иду к себе.

Синезий обратился к своим друзьям с просьбой охранять его жену. Они отвечают за все. Нельзя откладывать посещения архиепископа, так как его влияние может ускорить отъезд.

– Прощайте! Защищайте Ипатию! Да хранит ее каждая капля вашей крови!

И Синезий направился по Церковной улице во дворец архиепископа. Ипатия спокойно смотрела ему вслед. Когда он скрылся из виду, она вздрогнула и громко сказала:

– Никогда! Я не уеду и не покину Александрии. Здесь я стою и здесь я останусь, и никогда не буду его женой.

Казалось, что она сказала это одному Вольфу. Он кинулся вперед и схватил ее за руки, не смея произнести ни слова.

– Пойдем, – сказала Ипатия. – Веди меня домой! Не знаю, но, кажется, пришло мое счастье. Теперь я не хотела бы умирать.

– Теперь! – прошептал Вольф, зашагав рядом с ней к Портовой площади.

Троил и Александр подождали немного. Затем они отправились следом за ними, и Троил сказал:

– У нас удивительно благодарные роли, не правда ли? Один идет выпрашивать милости архиепископа, а другой уводит его невесту. И за это мы отвечаем каждой каплей крови!

– Разве ты серьезно думаешь об опасности, Троил?

– Конечно, – сказал Троил, улыбаясь, – нас всех перебьют. Знаешь ли, Александрик, я думаю – не пойти ли мне сейчас домой и не устроить ли знатную попойку, послав вас ко всем чертям, или из чистого эпикуреизма остаться с вами, чтобы быть укокошенным Кириллом. В конце концов это будет что-то вроде самоубийства. Но жертвовать за Ипатию последней каплей крови, как это только что в столь изысканных выражениях предложил нам сделать Синезий, это, пожалуй, совсем новое наслаждение. И, право же, интересно, как я при этом буду себя чувствовать?

– Не говори так!

– Ах, ты, еврейчик! Я думаю, ты боишься?

Александр остановился и сказал своим обычным насмешливым тоном:

– Боюсь? Боюсь? Что это такое? Если дело дойдет до драки, то ты будешь присутствовать при этом из любопытства, чтобы пережить кое-что новое. Вольф будет драться, потому что для него драка так же естественна, как для быка сила или для льва мужество. Страх! Мне стало не по себе от твоих слов, и по мне лучше бы я никогда не встречал ни вас, ни Ипатии. Я бы никогда не знал тогда, какие уроды мои тетки, и стал бы со временем великим человеком. Страх? Я так же неспособен покинуть Ипатию в опасности, как ходить на голове. Бесстрашной может быть любая собака. Человек должен быть благороден. И я полагаю, что мы благородны.

– Мне хочется сказать тебе кое-что, милый Александрик. Ты говоришь не особенно логично. Но по храбрости равен нам всем. Твой знаменитый патрон Александр Великий был бы тобой доволен.

Тем временем Ипатия и Вольф почти дошли до конца пристани. Они не особенно много разговаривали.

– Вольф! – произнесла Ипатия со своей прекрасной улыбкой, и слово прозвучало в ее губах так же чуждо, как «Ули». Тогда он тоже улыбнулся и сказал:

– Ипатия!

– Ты правильно произносишь имя, лучше, чем я твое. Так торжественно! Никто не зовет меня иначе со дня смерти отца.

– Могу я называть тебя иначе? Можно мне говорить, Гипатидион?

– Нет, это не идет ни к тебе, ни ко мне. Не надо.

У конца пристани они остановились. Издали донеслось что-то похожее на пение воскресных псалмов. Потом снова все стихло.

– Ты сделала меня счастливым, Ипатия. Ты не пойдешь с ним? Могу ли я…

– Молчи, Ули! Чьи мысли поднимаются так высоко, как мои…

– Безразлично!