Лев Демин - Каторжник император. Беньовский

Императрица всё ещё соблюдала траур по мужу. Она была в чёрном муаровом платье, украшенном орденской лентой и ниткой тяжёлого жемчуга. За последние годы Мария-Терезия располнела, обрюзгла лицом. Сидевший справа от неё Иосиф казался рядом с матерью слишком сухопарым, узколицым.

Рослые камер-лакеи в расшитых золотом камзолах раскрыли перед министром двери голубой гостиной. Гаугвиц, входя в покои императрицы, почтительно поклонился ей и Иосифу.

— Всегда рада видеть вас, граф, — произнесла Мария-Терезия, протягивая ему для поцелуя руку в чёрной кружевной перчатке. — Ведь вы мой добрый ангел-хранитель. Водворили в империи порядок вместо хаоса.

— Балуете меня, вашего смиренного слугу, ваше величество, — подобострастно сказал граф Гаугвиц. Ему было приятно, что императрица не впервые напоминает о его заслугах.

— Не скромничайте, мой дорогой. Разве вы не укротили своенравных магнатов?

— Укротил, да не всех, к сожалению. Вынужден беспокоить ваши величества скандальным делом Мориса Беньова.

— Опять этот Морис!.. — воскликнул Иосиф.

— Увы, опять он, позорящий честь потомственного дворянина.

— Я уже слышала это имя. От вас, граф, кажется. Мы внимательно рассмотрим это дело. Воздадим должное. Но сперва начнём с закона о нравственности. Доложите нам, как вы претворяете сей закон в жизнь.

Мария-Терезия повелительным жестом пригласила министра сесть в кресло у овального столика. Гаугвиц повиновался, раскрывая сафьяновую папку с бумагами.

— Вся полиция Священной Римской империи, не щадя сил своих, искореняет распутство и непотребство, преследует гулящих девок и жёнок, — начал свой доклад министр внутренних дел. — Ваш закон, ваше величество, суров, но справедлив.

— Суров — это мягко сказано, — с иронией перебил Иосиф.

— Разве царствующая семья не подавала своим подданным пример благочестивой, высоконравственной жизни? Разве вы, ваше величество, не подавали достойнейший пример любящей супруги и матери? — продолжал Гаугвиц. — Но многие недостойные люди не желали следовать доброму примеру.

— Вы справедливо сказали, граф, — перебила императрица, которой лесть графа пришлась по душе. — Разве я не стремилась быть доброй и примерной матерью своим подданным? Но если пример матери не действует, приходится от ласковых слов переходить к строгим мерам воздействия, к наказанию. Так ведь?

— Истинно так, ваше величество. Ваши мудрые мысли и были положены в основу закона. Разрешите продолжать?

— Да-да.

Речь шла о законе, утверждённом Марией-Терезией и направленном на искоренение проституции и вообще всякой любовной внебрачной связи. Нарушения закона влекли за собой суровые кары: денежный штраф, арест, телесные наказания. Уличённых в проституции женщин секли плетьми и розгами, а тех, кто оказывался разносчиком заразы, подвергали пыткам. Судебная практика выработала целый ритуал расправы с виновницей. Её раздевали до рубашки и вели босиком в приходскую церковь, благословлявшую наказание. Там провинившуюся женщину сажали в мешок, завязывавшийся у подбородка, затем совсем состригали волосы на голове и голый череп намазывали дёгтем и сажей. В таком виде виновницу выставляли на паперти во время воскресной литургии на поругание толпы. Со свистом и улюлюканьем беснующиеся зеваки швыряли в несчастную разные предметы, комья грязи и нечистот. По окончании службы её привязывали к скамье и нещадно секли по голому телу. После экзекуции истерзанную проститутку бросали в навозную тачку и вывозили за город. Обычно подвергнутых наказанию ссылали на восточную окраину империи, в Банат. Виновные в нарушении закона о нравственности переполняли тюрьмы, крепости, смирительные дома. Сечению и аресту или высылке подвергались не только женщины, но и мужчины, уличённые в распутстве, а отцы и мужья, потворствовавшие разврату своих дочерей и жён, предавались казни.

— Закон дал свои видимые результаты, — подытожил свой доклад Гаугвиц. — Все публичные дома и тайные притоны закрыты. Готовится дополнение к закону, запрещающее держать женскую прислугу в трактирах. С высочайшего одобрения создана «Комиссия целомудрия», выискивающая всевозможными путями виновных в прелюбодеянии и проституции. Позвольте, ваши величества, подкрепить доклад внушительными цифрами. Каково количество лиц, коих достигла карающая рука правосудия...

— Цифр не надо, граф, — перебила его Мария-Терезия. — Верю вам на слово. Что скажешь, мой друг?