Джалол Икрами - Дочь огня

— Правда, бог не обидел ее красотой и умом, да боюсь, как бы из-за красоты своей она не пострадала… Раньше мужчины бога боялись, не обижали сирот, а сейчас точно с ума посходили, женятся то на одной, то на другой, а несчастным женщинам приходится страдать…

— Благодарите бога, что ваша внучка из бедной семьи, — сказала Оймулло, — у вас не будет больших хлопот. А то уже через год-два стали бы являться сваты… Скажите, а в школу Фируза-джан ходит?

— Куда ей в школу? Кто мы? Дети рабов и невольниц рождены для того, чтобы работать, до ученья ли им?

— Ну, сейчас у нас, слава богу, нет ни рабынь, ни невольниц, — отвечала Оймулло. — Да и раньше, когда еще был невольничий рынок, все же иногда и рабынь обучали, среди них оказывались такие образованные, что все диву давались… Я вам советую отдать девочку в школу, пусть к ее красоте прибавится грамотность.

— Ученая женщина всегда несчастна, говорят.

— Ну, если считать меня хоть немного ученой, то, слава богу, несчастной нельзя назвать…

Старуха не нашлась, что ответить на это, только покачала головой и шепнула:

— У вас другая дорога…

— Послушайтесь моего совета, пошлите девочку учиться. Младшая жена бая тоже стала уговаривать ее:

— Правда, отдайте Фирузу в школу, она быстро научится грамоте. Сразу видно, что она способная девочка.

— Бедность — горе наше! — вздохнула старуха. — Мы слишком бедны, чтобы платить за ученье.

— Ну, если за этим остановка, — возразила госпожа Танбур, — то я возьму Фирузу к себе в школу и буду учить ее бесплатно. Учебники, Хафтияк я сама ей дам.

— Пошли вам бог здоровья, дорогая госпожа! — воскликнула старуха. — За такую вашу милость я душу за вас отдам! Если Фируза станет учиться, ради этого я еще сто лет проживу.

— Аминь, — сказала Оймулло, — пусть так и будет.

А ты сама, Фируза, что скажешь? Хочешь учиться у меня в школе? Мой дом тут недалеко, в квартале Мирдустим. И не заметишь, как станешь грамотной, доченька.

Фируза от смущения только голову наклонила.

А в это время в кухне и в помещении старшей госпожи шли большие приготовления. Стряпухи резали сало, мясо и потроха. Фатима и Саломат пекли лепешки, госпожа расхаживала по кухне и всем распоряжалась, иногда, раззадорившись, сама брала нож и принималась за дело, а служанке поручала подложить дров в огонь.

Пришла квартальная распорядительница свадьбами, худощавая, суетливая женщина. Пробормотав молитву, она присела на край суфы и спросила:

— А невеста уже здесь?

— Пришла, — ответила старшая хозяйка. — Мои подружки, как полагается, с шутками-прибаутками повели ее в баню. А у вас как дела? Где жених?

— Жених уже тут — в крытом проходе стоит, я сначала сама зашла узнать, что и как, а то, думаю, приведу жениха, а вдруг невеста здесь, увидит — нехорошо…

— Э, чего тут опасаться, сестрица? — сказала стряпуха. — Наша невеста всему готова верить, раз жених в мужской одежде да зайдет за свадебную занавеску, она и поверит!

— Хороша невеста! — засмеялась пришедшая, выбежала и тут же вернулась с женщиной богатырского сложения, высокой и дородной, с огромными руками и ногами, длинным лошадиным лицом, толстыми вывернутыми губами, сплющенным носом и крошечными глазками, совсем незаметными на крупном ее лице. Поклонившись госпоже, она отошла к другим служанкам в кухне и принялась помогать им.

Вечером в большой комнате старшей жены бая было светло как днем: горели свечи в медных подсвечниках и три висячие лампы.

Особенно был разукрашен отделенный свадебным пологом угол комнаты, вдоль стен разостланы тюфячки и одеяла, на них расселись нарядные, в шуршащих платьях гостьи и громко переговаривались между собой. Две музыкантши били в бубен, а посреди комнаты танцевала Тилло, известная бухарская танцовщица. Она танцевала и пела:

После танца и песен расстелили дастархан, внесли подносы со сластями и фруктами — виноградом, персиками и абрикосами. Распорядительница свадьбами принимала подносы у служанок, обносила всех, обменивалась шутками с гостями. Старшая госпожа то входила в комнату, садилась у окна и угощала гостей, то выходила отдать распоряжения. Она привела с собой свою девятилетнюю дочку Мушаррафу и усадила ее возле Оймулло Танбур, сидевшей у окна. Как только мать выходила из комнаты, девочка тотчас вскакивала, через окно прыгала во двор и бежала посмотреть, как в маленькой каморке женщины наряжали невесту.