Джалол Икрами - Дочь огня

Уста усмехнулся — вот оно что, теперь все понятно!

— Вы, уста, тоже постарели, — продолжал бай. — Какие уж ваши стариковские доходы — наверно, не хватает на жизнь? Если Истад начнет прирабатывать, вам ведь легче станет.

— Да, конечно, легче, — невольно согласился старик, удивляясь хитрости бая.

— Я хорошо буду платить ему за работу, — лисой расстилался бай, — и ему будет хорошо, и вам. Ну, что вы скажете?

Уста положил свою работу на землю и взглянул на бая.

— А что мне вам сказать, бай?! Вы правы, я уже стар стал, нездоров, нет во мне прежней силы и усердия в работе… Да… и вот потому мне теперь самому нужен помощник.

Бай отхлебнул чаю, допил пиалу, налил еще и протянул мастеру.

— Жить вам да поживать, уста, — засмеялся бай. — Ну что вы говорите, просто смешно слушать! Ваш садик и без садовника будет цвести, Истад придет с работы и присмотрит за ним. А вот мой сад без хорошего работника погибнет. Ну, соглашайтесь же, пусть завтра с утра Истад приходит ко мне, я назначу ему жалованье. Хотите, сейчас дам вам задаток?

— Благодарствую, бай, у меня, слава богу, пока еще достанет силы обеспечить свою семью! — воскликнул, рассердившись, уста, с силой размахивая топориком.

Битый час бай сидел и уговаривал мастера, но умный, бывалый уста не поддавался.

Чай остыл, работа не клеилась, и затянувшаяся беседа ни к чему не привела.

Истад, окончив свое дело, ушел в дом, солнце начало уже клониться к закату, тени деревьев стали длиннее. Наконец бай понял, что ничего не добьется, встал, не скрывая досады, и, отряхивая подол халата, молвил:

— Я думал, что вы — человек разумный, никак не предполагал, что на старости лет весь свой ум растеряли! Ладно, не хотите — как хотите, пусть сын ваш остается при вас. Но знайте, вдруг когда-нибудь и я вам понадоблюсь, тогда вы попомните меня!

Бай ушел, а плотник не мог больше работать, сложил инструменты и пошел в дом. Старуха, мать Истада, напекла горячих лепешек, сварила похлебку с красным перцем, луком, душистыми травами.

— Садитесь, — сказала она старику, — покушайте вашей любимой похлебки.

Не желая огорчать старуху, уста сел, попробовал похлебку, но тут же отставил.

— Бай отбил у меня аппетит, — сказал он и заложил под язык щепотку наса.

— Чтоб ему ослепнуть! — ответила старуха. — Зачем он приходил?

— За твоим сыном. Пусть, говорит, Истад будет у меня садовником. Я не согласился, вот он рассердился и ушел.

— А пусть его сердится! — воскликнула старуха. — Наш сын не найденыш, чтобы отдавать его работать на чужого, да еще на этого жадюгу.

Истад слушал молча этот разговор, но мысленно пожелал отцу долгих лет жизни, здоровья и силы. Он слыхал, что бай никогда не отступается от своего слова и рано или поздно намеченная жертва попадает ему в руки, — такой уж упрямый человек этот бай!

Прошло около месяца, и в кишлаке случилась беда. Может быть, из-за больших дождей, выпавших в начале осени, одна из потолочных бэлек в кишлачной мечети надломилась, появились большие трещины на потолке, крыша грозила обвалиться. Муэдзин, имам и аксакал кишлака подняли тревогу. Они говорили, что бог разгневался на жителей кишлака за то, что среди них ослабела вера, грозили концом света и Страшным судом, стали собирать пожертвования, резали скот, устраивали религиозные собрания, стенали и плакали. Мухаммедамин-бай проявил живое участие, взялся руководить починкой потолка в мечети. Жители кишлака дали и деньги, и нужный материал и сами работали безвозмездно. Назри и сын его были тут одни из первых. Бай взял собранные обществом деньги и взамен дал новое бревно. Назри с сыном обтесали его, вырезали на нем цветы и узоры, как на остальных балках потолка. Затем помолились, зарезали барана и корову и, полив их кровью балку, торжественно стали поднимать ее наверх.

Укрепляя наверху балку, старый плотник сорвался с подмостков и упал. Изувеченное тело Назри отнесли домой. Пошли слухи, будто бы он не совершил омовения, нечистым полез на божий дом и потому упал и разбился. Не обращая внимания на эти слухи, Мухаммедамин-бай привел к Назри своего лекаря, сидел у постели больного, выказывая большую заботу о нем. Но никакие хлопоты не помогли, Назри больше не поднялся и через десять дней после случившегося навеки закрыл глаза.

На похороны и поминки нужно много денег. Бай был великодушен, на глазах у жителей кишлака сам занимался приготовлениями к похоронам, тратил деньги из своего кармана, дал зарезать своих барана и козла. Он говорил, что Назри был большим человеком, что такого искусного мастера знали люди во всей округе, поэтому покойного надо похоронить с честью. И правда, три для бай приходил в дом плотника, сам совершал все обряды. На сороковой день, после поминок, он вызвал к себе Истада, вместе с аксакалом и имамом, и сказал: