Элиза Ожешко - Гибель Иудеи

— Вы, Флавии — орудие в руках моего Бога, Который, пожелал наказать народ Свой за его беззакония. Но орудие оказалось более жестоким, чем рука, которая его направляла, поэтому Господь отверг это орудие. Для тебя, Тит, не будет более ни одного радостного дня, ни одно из твоих желаний не исполнится более. Несчастье за несчастьем падет на твою голову. Пока стоит мир, да будет проклято имя Флавиев, потому что они попрали дочь Сиона! Иди, тебя ждет брат твой!

Сказав это, старик снова сел и опустил голову. Тит же стоял перед ним ошеломленный, не зная, как отвечать на этот дерзкий вызов старого раввина. Как и отец, который ежедневно обращался к гадателям, Тит был суеверен, и потому этот случай произвел на него удручающее впечатление.

— Не трогайте его, — сказал он властно страже, которая готова была броситься на дерзкого оскорбителя, и, задумчиво опустив голову, направился в Ватиканский квартал, где расположились легионы, принимавшие участие во вчерашнем триумфе.

Невдалеке от цирка Тит, к удивлению своему, увидел своего дядю Климента вместе с какими-то людьми. Все они были одеты в белые одежды и шли по улице, которая вела мимо цирка. Тит с любопытством проследил за ними и увидел, что все они направились внутрь могильного памятника, находившегося на одной из вершин. Кто мог быть там погребен? Зачем понадобилось туда идти Клименту, и что это за люди, с которыми он шел? Тит хотел было последовать за ними, но после своего неудачного визита к дяде ему неприятно было с ним встречаться.

При приближении к лагерю Тита удивили раздавшиеся оттуда торжественные крики. Неужели войска продолжают еще и сегодня вчерашний триумф? Но, войдя в лагерь, он увидел своего брата Домициана на богато убранном белом коне и в длинной белой мантии с пурпурными прошивками. В сопровождении свиты всадников, он, по-видимому, направлялся из лагеря в город.

Тит нахмурился: он понял, для чего Домициан приезжал в лагерь. Когда обсуждался порядок триумфального шествия, Домициан требовал, чтобы ему позволили следовать вместе с Титом на белом коне. Но так как при триумфе только победителю присвоено было право выезжать на белом коне, а Домициан участия в войне не принимал, то Веспасиан отверг это требование.

Но честолюбие и зависть к брату не позволили ему на этом успокоиться, и потому на следующий день, одевшись в богатейшие одежды, какие обычно надевали триумфаторы, он на белом коне отправился в лагерь. Благодаря щедрым дарам, которые его свита раздавала направо и налево легионерам, ему нетрудно было вызвать одобрение войск.

Этот случай послужил поводом к тому, что Веспасиан был крайне возмущен дерзким поступком сына.

— Почему же ты не дашь мне случая стяжать славу? — отвечал Домициан на упреки отца. — Пошли меня против парфян или германцев, и ты сам удивишься моим доблестям…

— Какой враг способен одолеть в настоящее время римские легионы? — возразил Веспасиан. — Курица должна сидеть подле своих цыплят, а не пытаться выглядеть павлином. Из незрелых ягод никогда не выйдет сладкого вина. Что касается курицы, — отвечал Домициан, — то это сравнение более подходит Титу и его иудейской наседке, чем ко мне. И относительно вина — надо еще доказать, что оно из незрелых ягод. Быть может, оно и не будет сладко, — добавил он насмешливо, — но зато крепко.

— Милостивые боги да избавят Рим от такого напитка, — раздраженно воскликнул цезарь.

— Рим, без сомнения, гораздо охотнее будет пить скорее его, чем сладкое вино Тита, — отвечал Домициан. Ты думаешь, отец, — продолжал он с язвительной улыбкой, — что я завидую Титу и его триумфу? Нисколько. После того как вчерашней ночью я послушал прорицания, я готов от души пожелать моему брату всего наилучшего.

Тит удивленно посмотрел на Домициана.

— Один брат не должен быть несчастной звездой для другого, — заметил с горькой усмешкой Домициан, — мы спрашивали звезды и относительно тебя, Тит.

— И что же показали звезды?

— Они благоприятствуют тебе, — отвечал Домициан, — они предсказывают тебе славу после смерти. Но я нисколько не завидую этому. Мне безразлично, что будут говорить после моей смерти. Но мне, — продолжал Домициан, — предсказано другое. Рим и целый мир будут ползать у ног моих! Да! Юпитер бросающий громы и приводящий в трепет всякое живое существо, вот идеал цезаря! Это великий идеал, таким и будет Домициан.

— Это идеал не цезаря, а волка среди овец, — строго сказал Веспасиан. — Если боги допустят этому случиться, то от Рима не останется даже и щепки.