Игорь Генералов - Святослав (Железная заря)

— Как звать-величать, красавица? — спросил Ратша.

— Малушей.

— Жди, сватов пришлю!

— Далеко слать придётся. В Любеч.

— Ништо, для ярого волка и сто вёрст не крюк! — и добавил, глядя ей в след: — Эх, хороша! Чудо, как хороша!

Святослав ничего не ответил. Предслава была беременна вторым ребёнком, и он томился буйством плоти, цепляя иногда портомойниц, но втайне от жены — стыдно было. Сейчас на минуту забыл Предславу, чего с ним ещё не было, да и мало сказать «забыл», ближе к вечеру (оставался ночевать в Киеве) всё равно стало, и он вошёл в покой ключницы, в лучшей своей огненной рудо-жёлтой рубахе, мягких домашних сапогах. Малуша сидела за пряслинем и обернулась на скрип двери.

— Здравствуй, дева красная. Ведаешь, кто я? — спросил Святослав.

— Ведаю. Сказали уже.

Князь вдруг замялся, не зная что молвить.

— И мне сказали, что ты ключницей. Как тебе у нас?

— Нравится, — пожала плечами Малуша, — только не знаю ещё ничего, всё внове для меня. Вот с посельским поругалась.

— Хочешь я прикажу его выпороть? — в шутку предложил Святослав.

Малуша звонко рассмеялась.

— Не надо, помирились мы уже.

И так глянула томно, что забилось в груди, засвербело, и он решительно шагнул к ней. Малуша подскочила, едва не опрокинув перекидную скамью.

— Не надо! Я не блудница какая-нибудь, да и что княгиня скажет? Я без году неделя здесь.

Святослав остановился, протёр глаза, в которых темно вдруг стало, и сдавленным хриплым голосом сказал:

— Завтра с тиуном Багоней в Вышгород поедешь, там и встретимся, — и повернулся, чтобы уходить.

— Постой-ка! — и глянув игриво, она попросила: — Достань мне ленту голубую, со змеем, серебром вышитым. Я такую у ладожской дочки купечей видела, что в Любеч к нам приезжала.

— Достану. В Вышгороде отдам!

Вышел, хлопнув дверью. О жене больше не думалось.

Большая тяжёлая луна выплыла на чёрный небосвод, озарив холодным светом купы кучерявых во тьме деревьев, обступивших Большой дворец базилевсов. Давно уж наступила осень, но здесь, в Константинополе, ветер с Пропонтиды упорно не хотел признавать календаря, продолжая обдувать священный город тёплым дыханием.

Но императору Константину было зябко. Укутавшись в верблюжье одеяло, при свете позолоченного светильника, он читал, точнее, перечитывал свои «Поучения», написанные для своего единственного сына Романа. Преуспев в правлении своей страной, Константин упустил воспитание сына. Роман был его слабостью и сам пользовался этим, ходил по трактирам, пускался в беспутный блуд, и всё ему прощалось. Простили Роману даже женитьбу на дочери одного из трактирщиков, шлюхе Анастасии, наречённой Феофано. Думе о сыне разбередили душевную рану. Сможет ли он стать вместо отца? С помощью «Поучений» Константин попытался передать свои знания, когда он умрёт, книга его устами даст совет Роману. Константин перечитывал «Поучения» снова и снова, ища изъяны. Роман был слаб духом, а вокруг было так много коварства, которое несли люди, окружавшие власть. Он-то знает, он помнит переворот, совершённый сорок лет назад друнгарием флота, Романом, выслужившимся с нижних чинов и потому любимым войском. Всю жизнь Константину приходилось терпеть. Терпеть Романа Лакапина, правившего от его, Константина, имени, терпеть нелюбимую жену, дочь Лакапина, терпеть унижения, что он, с его благородным происхождением, с его талантами находится под пятой выскочки.

Бог вразумил и затем наказал Романа Лакапина: состарившись и почуяв близкий конец, он составил завещание о царской власти, в котором назначил своим восприёмником Константина. Разозлившись на своего отца, сын Лакапина, Стефан, вместе с сообщниками выселил Романа из Большого дворца, насильно постриг в монахи и сослал на остров Прот, где Роман умер спустя три года.

Придя к власти, Константин деятельно начал назначать своих людей на высшие должности. А с сыновьями Романа, Стефаном и Константином, поступил так же, как и они со своим отцом. Сыновья пытались ещё потом плести заговоры, но заговорщики были раскрыты и жестоко наказаны, а несостоявшиеся цари вскоре убиты, причём помог им в этом их сводный брат, Василий Ноф, назначенный вскоре патрикием, паракимоненом и управляющим синклитом.

Многие годы бездеятельных наблюдений и размышлений над управлением страной принесли свои плоды. Первым делом он облегчил налоговый гнёт бедняков, разослав по фемам [43] Фема — округ, провинция, вся полнота власти в которой принадлежала стратегу. преданных себе и честных людей, чем сразу же завоевал расположение черни. Выделял людей больше по уму, нежели чем по происхождению, не брезговал решать споры и тяжбы простых людей, обращавшихся к нему, создавал приюты для болящих. Преуспел в управлении государством, давая советы, самолично разбираясь в мелочах, которые не могли или не хотели решать патрикии, архонты или стратиги. Подобно базилевсу Юстиниану, украшал священный город дворцами, приглашал к себе именитых живописцев, зодчих, златокузнецов, плотников.