Олег Моисеенко - Мы люди… Мост

В конце беседы Устименко представил Ваню со словами:

– Если что, вот он и придет за вами, будет ваш командир, – отчего Ваня радостно заулыбался.

По-другому сложился поход Федора в Лотошино, раскинувшееся одной улицей недалеко от дороги, которая соединяла Высокое и Новое Замостье. С самого детства вместе с родителями приезжали они сюда в гости на престольный праздник к родственникам матери, а родственников было там немало, дворов пять-шесть, и в каждом детей не меньше четырех-пяти; а когда подрос, приходилось туда добираться самому, чтобы помочь в посевную, да и так, если в чем-то надо было подсобить по хозяйству, особенно тетке Ольге, у которой муж инвалид и одни девки родились, – нуждалась она в подмоге.

С охотой посещал родственников Федор, везде его встречали с радостью, а самым ярким воспоминанием были детские игры, походы большой ватагой в лес и просто по полям в поисках птичьих гнезд, летом – грибов, ягод земляники, черники, да мало ли чего там не было. Сперва в одном дворе день проведет, потом в другом, и так, пока у всех теток и дядей побудет в Лотошино, целая неделя пройдет, домой потянет. Потом, перед войной, реже стал бывать, потянулся к науке, задумал учителем стать – считай, года два там уже не был.

Федор, докладывая о походе в Лотошино, питал надежду найти там людей, которых можно было привлечь в их полк. С таким настроением он вышел на рассвете из Новоселок, намереваясь к вечеру подобраться ко двору тетки Ольги. Рискованная это была затея: вестей из тех мест в Новоселки практически не доходило, это был другой район, да и порядки там были другие. Они относились к немецким властям, которые находились в Киеве, хотя немцы и полицаи – они везде одинаковые.

Забор из жердей, окружавший огород тетки Ольги, тянулся вдоль небольшого выгона, переходящего в узкую балку, которая пересекала улицу и делила ее на две почти равные части. К этому забору и пробирался Федор. Ему пришлось для этого сделать немалый крюк по лесу, и к закату дня он, уже уставший, пробрался к сараю и наблюдал за двором. Во дворах наступило время догляда за хозяйской живностью.

Тетку Ольгу он заметил сразу, как только она сошла с ганочек и направилась в сарай. Федор, шагнув к невысокой калитке дощатого забора и приподняв над ней голову, негромко произнес:

– Тетка Ольга, добрый вечер, это я, Федор.

Хозяйка на миг остановилась и, увидев знакомую голову, быстро подошла к калитке.

– Здравствуй, Федя! Да ты с ружьем.

Засуетившись, она открыла дверку, тревожно оглянувшись, предложила пройти и, указывая рукой на открытые ворота сарая, заговорила почти шепотом:

– Ты, Федя, вижу, партизанишь, лучше в хату тебе не заходить. Тут такое дело: моя средняя дочка, Люба, вышла замуж за полицая, и человек он вроде хороший, а подался в полицаи. Да и брат мой, Сидор, тоже в полицию записался, а другой, Миша, тот в партизаны подался, так его дня три назад в нашем овраге полицаи ловили, стреляли, а он кричит: «Не возьмете, сами сгинете», – и ускользнул от них. Такие, Федечка, у нас дела невеселые. Ты лучше здесь не задерживайся, злые они стали, партизан боятся.

– А многие в полицию подались?

– Да дворов пять наберется, живут по хатам, а так у них своя контора есть, там их старший и человек пять с других деревень прибилось сюда. Так ты, Федечка, лучше уходи.

– А немцы у вас есть? – продолжал допытываться Федор, направляясь к выходу.

– Наезжают, все расстрелами пугают и предлагают в Неметчину ехать, а так их сейчас нет. Ты не обижайся, Федя, за такой прием, иди своей дорогой – так лучше будет.

Только Федор ступил за калитку, как послышался женский голос:

– С кем это ты, мама, там разговариваешь?

– А с кем мне разговаривать, как не с коровой, она тоже человеческий голос слышать хочет.

Федор, не мешкая, уже по темноте, по своим следам, видневшимся на снегу, заспешил назад. Мрачные мысли нес он с собой: деревня небольшая, люди такие приветливые были, дружно жили, друг другу помогали, а пришла беда – поменяла людей. Это же надо такому случиться: дочка тетки Ольги замуж за полицая вышла, брат в полицию подался, а другой – в партизаны, почти как в Калиновке. Вот и пойми этих людей, что у них там в душе творится; тут и в своей душе не всегда разберешься, а в чужой тем более. Как ни утешал он себя, а раздражение и злоба на Лотошино не проходила, надо бы полком напасть на полицаев да погонять хорошенько – глядишь, и другим наука была бы.

С такими думами появился он на второй день в лагере, доклад его был безрадостный. Успокоил всех Устименко: