Олег Моисеенко - Мы люди… Мост

Грушевский поднял голову, и их взгляды, словно огненные стрелы, встретились на миг, сверкнув яркой вспышкой, от которой у обоих кольнуло в сердце, и по их телам пробежала мелкая незаметная дрожь. «Что это?» – была первая мысль Алеси. «Где я ее встречал?» – возник неожиданно вопрос у Романа. Оба они, обескураженные, так и стояли несколько мгновений.

– Да все так, товарищ начальник санчасти, все так… А вам еще, может, придется и раненых укрывать и для них окоп готовить. Такая вот она, война, – отвечал несколько чужим голосом комиссар.

Алеся покраснела и тут же возбужденно стала объяснять, что не боится никакой работы, она к ней привычна, а вот для сына такая задача еще не по силам, хотя он изо всех сил и старается выполнить ее. А потом, уже опустив голову, произнесла:

– Вы, товарищ комиссар, если можете, сократите для него размер окопа, – и покраснела.

Грушевскому стало жаль эту еще молодую женщину, на которую свалилась такая непомерная тяжесть, и ему вдруг пришла шальная мысль подойти к ней прижать ее голову к груди и пожалеть ее. Он уже намеревался сделать шаг, как раздался голос Змитрока:

– Товарищ комиссар, вы не слушайте маму, я справлюсь. Я же понимаю, без окопа воевать нельзя, будешь мишенью для супостата, как дед Степан говорил, – отчего Алеся и Грушевский улыбнулись.

– Как же, Змитрок, не слушаться начальника санчасти? По всем вопросам здоровья в полку она главная, и для Лукина она в таких вопросах командир. Она права, одиночный окоп можно сделать и поменьше, в маленький окоп снаряд редко попадает, поэтому для одиночных окопов мы размеры сократим. Такими будут твой и санитарки Фроси, которая выделяется в помощь санчасти, так что идем начертим другие линии.

К концу третьего дня уже вырисовывалась линия окопов, но не такой легкой казалась лопата, как в первый день, не так быстро удавалось выскочить из изрядно надоевшей ямы, хотя земля пошла больше песчаная и, главное, без корней.

Отношение к дальнейшему продолжению работ высказал один из новобранцев:

– Надоело заниматься пустяшным делом.

Грушевский чувствовал такое настроение подчиненных; к обеду он завершил обустройство окопа, у которого приказал вечером всем собраться. Недоверчиво восприняли такое приказание обучаемые, к комиссару вновь прибывшие и гражданская половина полка относились с некоторой опаской: молодость, умение на равных разговаривать с Лукиным, высказаться по любому вопросу выделяли его среди военных, невольно создавая у людей впечатление, что он, дескать, шибко грамотный.

Окоп у Грушевского получился почти во весь его рост, дно было устлано лапником, по стенкам были вырыты неглубокие ниши и выемки, со стороны бруствера сделаны две ступеньки. Собравшиеся с удивлением смотрели на комиссара, который четким голосом объяснял предназначение каждой сделанной детали. Алеся, стоя рядом с сыном и слушая Грушевского, вдруг подумала: «Как он все устроил, словно хозяйка у своей печи», – а тот, словно уловив ее мысли, говорил:

– Окоп для солдата – это как для хозяйки родная печь и хата, она всегда знает, где и что лежит и быстро все находит.

Заканчивая, он повернулся, мигом встал на одну, потом на другую ступеньку и оказался за бруствером окопа, чем вызвал всеобщее восхищение.

– Завершать строительство блиндажа и обустройство окопов будем после стрельб из винтовки. Каждый получит по три патрона, вон там, у того деревца, выставим мишень, и ее надо будет поразить. Это как экзамен в школе: там проверяют, как ты усвоил науку, а здесь, в полку, нужно определить, готов ли ты быть настоящим солдатом, Родину защищать. А сейчас собираем весь инструмент и направляемся в лагерь.

Ободрились люди, появились улыбки, и пошло обсуждение преподанного им урока.

– Мама, я доделаю свой окоп, он будет еще лучше, чем у комиссара.

Улыбнулась Алеся, на нее навалилась необъяснимая грусть, а шла она от этого военного, которого они со Степаном еле живого тащили от хатки Варвары в можжевельник.

Стрельбы шли радостнее. Первым стрелял Грушевский, все три пули кучно пронзили деревянный щит. Перед этим он, лежа с каждым на бруствере, объяснял, казалось бы, совсем нехитрую премудрость: как держать винтовку, как прицелиться, как нажать на спусковой крючок, – да не тут-то было, мало у кого получалось попасть в тот заветный щит.

Змитрок стрелял прицельнее мамы и тетки Фроси и был безмерно счастлив; он даже кучнее положил пули на деревянном щите, чем некоторые новобранцы. Хуже всех стрельба получилась у Алеси. Лежа на бруствере и почти касаясь ее волос, Грушевский, горячась, старался что-то объяснить ей, только пули почему-то летели мимо щита, а когда одна сшибла щит, больше всех возрадовался этому комиссар полка.