Олег Михайлов - Державин

Менее чем через полвека после кончины Державина Я. К. Грот, подвижник-исследователь, изучивший, издавший и прокомментировавший державинские труды, посетил Званку и увидел на месте усадьбы лишь груду кирпича. В своих печальных предсказаниях поэт – в который раз! – оказался провидцем. Спасение от забвения, по Державину, в слове. Заканчивая своё послание к Болховитинову, поэт выражает надежду, что тот разбудит потомков словами:

В кабинете было тепло. Но он сидел за столом посреди комнаты, натянув белый колпак и запахнувшись в беличий тулуп, обшитый синею шёлковою материей. При виде его старчески бледного, угрюмого лица, склонённого над книгой, можно было подумать, что поэт размышляет о прочитанном. Но он спал. Незаметно для себя впал в дремоту, которая толь часто подкрадывалась к нему. Спала и его любимая собачка Бибишка, пригревшаяся за пазухой и выставившая наружу лишь умненькую беленькую мордочку.

Меж тем юноша, румяный от принесённого в Питер Николой Зимним морозца, спрашивал у седого камердинера:

– Дома ли его высокопревосходительство и принимает ли сегодня?

– Пожалуйте-с, – отвечал Кондратий, указывая на деревянную лестницу.

– Но, голубчик, – умолял юноша, разволновавшийся от того, что увидит сейчас самогоДержавина, – нельзя ли доложить прежде, что вот приехал Степан Петрович Жихарев, а то, может быть, его высокопревосходительство занят?

Кондратий махнул рукой:

– Ничего-с, пожалуйте… Енерал в кабинете один…

– Так проводи ж, голубчик!

– Ничего-с, извольте идти сами. Прямо по лестнице, а там и дверь в кабинет – первая налево….

Жихарев пошёл или, скорее, поплёлся. Ноги под ним подгибались, руки тряслись, и весь он был сам не свой: его била лихорадка. Остановившись перед стеклянною дверью, занавешенною зелёною тафтой, он не знал, что делать – толкнуть ли дверь или дождаться, что кто-нибудь войдёт. Вдруг в коридоре появилась старшая дочь Львова, воспитывавшаяся вместе с двумя сёстрами у Державина. Очаровательная восемнадцатилетняя Елисавета, ровесница гостя, приостановилась и добродушно спросила:

– Вы, верно, к дядюшке?

Жихарев мог только кивнуть в ответ головой.

– Так войдите, – и Елисавета без церемоний отворила дверь.

Ни сам Державин, ни даже его собачка не проснулись. Жихарев кашлянул. Поэт вздрогнул, зевнул и, поправив колпак, сказал, скрывая смущение:

– Извините, я так зачитался, что не заметил вас. Что вам угодно?

Жихарев объявил, что по приезде из Москвы в Питербурх он решил непременно посетить Державина и выразить искреннее уважение к его имени, а затем назвал себя.

– Так вы часом не родственник ли Степана Данилыча Жихарева? – оживился Державин, тотчас вспомнив давнего своего знакомца по тамбовскому губернаторству.

– Внук…

– Как я рад! А зачем сюда приехали? Не определяться ли в службу? – Державин не давал молодому человеку вставить слова. – Если так, то я могу попросить князя Петра Васильевича Лопухина и даже графа Николая Петровича Румянцева…

– Благодарю, ваше высокопревосходительство, – отвечал Жихарев. – Я уже получил назначение и ни в чём покамест надобности не имею, кроме вашей благосклонности…

Державин принялся расспрашивать юношу, где тот учился, чем занимался и каково состояние его семьи, но вдруг, спохватившись, сказал:

– Да что ж это вы стоите? Садитесь! Вам не жарко? А я, признаться, люблю, когда теплуга…

Жихарев взял стул и подсел к нему.

– А что это у вас под мышкой? Книга?

– Это трагедия моего сочинения «Артабан», которую я желал бы посвятить вам, ежели она того стоит, – робея, отвечал тот.

– Трагедия? Прекрасно! Нам в нашей словесности как раз не хватает произведений в драматическом роде, – воодушевился Державин. – Впрочем, комедии у нас есть, и превосходные. Вспомните Фонвизина или приятеля и родственника моего Капниста. Сей в царствование покойного императора неоднократно читывал у меня при многих посетителях свою «Ябеду», и она едва не погубила автора. В городе заговорили о неслыханной дерзости, с какой выведена в комедии безнравственность и лихоимство губернских чиновников. Капнист испугался, чтоб его не очернили в мнении императора. Спросил, что ему делать. – Державин тонко улыбнулся. – «То же, что Мольер со своим «Тартюфом», – посоветовал Львов. – Испроси позволения посвятить твою комедию самому государю». Капнист последовал совету – и все толки умолкли…