Наталья Стешенко - Красная Нить

– А куда ж вы всю ее денете?

– Не знаю я. Есть будем, пока не лопнем. Степан сказал: раз мы идем к бедноте, то и сами будем беднотой. Они в колхозе этом сидят – ждут, когда им всю скотину приведут. Нет уж, не получат.

Зинка, видя, что никому нет дела до ее горя, пошла жалиться к бабушке. Жила она в боковой пристройке дома и вообще-то была прабабушкой по папиной линии. Зинкин дед был расстрелян за участие в бунте в 21-м году, тогда много мужиков наказали. Бабушку взял тиф еще до ее рождения. А прабабушка жила с ними, помогала, сколько было сил, в основном по дому и с детьми – в поле было работать сложно. За Зинкой уже было не уследить, она носилась как кузнечик, а вот с Ванькой, ее братом, бабушка сидела, качала, пела песни, читала над ним молитвы. Зинка всегда прибегала к ней, когда было очень обидно и хотелось плакать. Но и когда было радостно или нужно поделиться вопросами и историями, Зинка тоже неслась к ней. Ее бабуля знала все небылицы, сказки и песни, под которые так сладко и спокойно засыпать. Бабушка была совсем маленькая, сухонькая, многое уже забывала и посмеивалась над собой. Имя внучки никак не могло сохраниться в памяти, поэтому она называла ее либо козочкой, либо егозой, в зависимости от того, что Зинка успела натворить. Сейчас, видя ее зареванное лицо, бабушка протянула руки: «Что там, моя козочка».

Зинка сбивчиво, через всхлипы рассказала, что Дуньку куда-то уведут, а мать с отцом где-то будут работать в «конхозе». Бабушка, как обычно, ничего не поняла из слов Зинки, обнимала ее, гладила по голове и с тихой улыбкой приговаривала: «Бог все видит, все знает. Наше дело – работать тихонько и молиться».

За три дня в колхоз вступили 14 домов. В это время в селе объявили кулаками еще 3 семьи. Из города тогда прибыли несколько уполномоченных, и на собрании зачитывалась статья Сталина «К вопросу о политике ликвидации кулачества как класса». Все собравшиеся слушали очень долго перемешку монотонных и однообразных слов: ограничения капиталистических элементов, вытеснения, эксплуататорские тенденции кулачества. Далее их сменило повторение слов «сломить», «громить», «ликвидировать». Требовалось огромное усилие, чтобы понять, о чем идет речь. В конце этой статьи звучала фраза, которая должна была все пояснить:

«Нынешняя политика партии в деревне есть не продолжение старой политики, а поворот от старой политики ограничения и вытеснения капиталистических элементов деревни к новой политике ликвидации кулачества как класса». Но понятнее не стало.

Потом читали «Правду», где писалось о «тяжелой ситуации на селе», «повсеместном засилье богатого крестьянства» и зловредных «кулацких элементах». В письмах возмущенных трудящихся слышались призывы уничтожить, раздавить, растоптать и вырвать с корнем кулаков из деревни.

Уполномоченный все распалялся, читая с яростным накалом, но не получая отклика и поддержки собравшихся. Крестьяне уже давно привыкли к громким и бурным речам о кулаках, которые эксплуатируют, то есть пьют кровь трудового крестьянства и мешают строительству новой жизни.

Но впервые речь шла об уничтожении. Подытожил уполномоченный словами о том, что каждый честный крестьянин должен помочь в раскулачивании, чтобы наконец вздохнуть спокойно. А каждый кулак сдаст свое имущество и будет выселен вместе с семьей в ближайшее время.

Объяснение, кто такой кулак, постоянно менялось: тот, кто нанимал работников летом в поле, а также тот, у кого больше двух коров, или пара быков, или большой дом, или излишки домашнего имущества. Что такое излишки, тоже понятно не было.

Оказалось, что уже подготовлен список из трех кулаков. Один давно имел не лучшие отношения с односельчанами. Он часто ссуживал под грабительский процент, зная, что налоги платить нужно, а в долг взять особо не у кого. Обращались к нему в самых крайних случаях. Скуп был чрезвычайно, все время копил и накупал много всяческого барахла: и шубы, и тулупы, и валенки, и платки – всего было сполна. Какой вред от него – неясно, но защищать его никто не стал.

Объявление двух других соседей кулаками заставило собрание заголосить. Уж никак они не вязались с образом хитрого, жадного, измывающегося над крестьянами негодяя. Как ни пытались укричать, уговорить – не получилось. У Тимофея, похожего на богатыря, были уже взрослые сыновья, толковые, умелые, с которыми он работал вместе не покладая рук. Они отстроили мельницу, всегда пускали соседей, иногда ничего не беря взамен. Все знали, Тимофей – рукастый и хозяйственный, чужого никогда не брал, а если нужно – всегда помогал.