Канта Ибрагимов - Маршал

– Я заплутаю, замерзну.

– Я вас провожу до общежития и вернусь.

– Из-за меня так рисковать?!

– Какой риск?! Минус тридцать пять – это сносно.

– Нет. Я не смогу. – Тота действительно очень боялся по такому морозу в такую даль идти, и хочет он остаться, давно хочет, но она уже серьезным тоном говорит: – Я сейчас пойду найду машину.

– Нет! – чуть ли не крикнул Болотаев. – Позволь остаться.

Она долго думала, молчала, а он приблизился вплотную со стороны, которую она всегда пыталась скрыть, и прошептал:

– Ты ведь любишь меня? – и тут же более страстно: – Я тоже!

Она молчала. Лицо её стало пунцовым, а шрам даже потемнел, и она задрожала.

– Что с тобой? – Он хотел было её легонько обнять, как она взорвалась:

– Не трогайте меня! – отскочила в сторону.

Не менее её испугался и гость. Надевая в спешке пальто, он попятился к выходу, у двери остановился, застыл.

Отчего-то именно в данный момент он вспомнил, что по предмету «режиссура» их учили, что в пьесе обязателен конфликт или противоречие, после которого происходит развитие сюжета, действий, диалога. Однако это по теории драматургии, где автор волен в изобретательности, а у него перспектива – ночь, лютый мороз, и больше он может вовсе не встретить её. А ведь он сказал правду по поводу взаимности их чувств, поэтому он тихо предложил: – Может, я останусь?

– Я вас провожу.

– В такой мороз и собаку не выгоняют.

– Поймите, – она стояла перед ним, как провинившаяся школьница перед учителем, – здесь все удобства на улице.

– Я неприхотлив. – Задор появился в голосе Тоты.

– И кровать одна.

– А я спать не буду… По очереди будем спать. – Тут они оба засмеялись, а она продолжает:

– Сегодня пятница. Напьются. Бывает, буянят.

– Вот и должен я тебя защитить.

– Сейчас вы не ощущаете, но здесь прохладно, а ветер ночью задует – всюду щели. Под утро особенно холодно.

– С милой и в шалаше рай! – театрально воскликнул Тота.

– Тогда как хотите.

– Как я хочу? – задал он вопрос. Она не ответила…

Жизнь порою парадоксальна.

Например, светит солнце – хорошо. Солнцепек – очень плохо. Или дождик летом – благо. Ливень – потоп, наводнение.

Эти немудреные примеры пришли на ум Тоты Болотаева оттого, что он знает: с возрастом необходимо уединение, необходимо иметь хотя бы небольшое, но личное пространство. Однако личное пространство одинокой камеры – самое тяжелое наказание из изобретенных человечеством. Цель или итог такого наказания – сумасшествие. Временное противоядие есть – жить воспоминаниями… И почему-то ту ночь, ту первую ночь, с Дадой он вспоминал очень часто, пытаясь восстановить всё до мелочей…

Дада готовилась к приему гостя. Это было видно с первого взгляда по тщательно завитым светло-русым мягким волосам, и по многим-многим иным признакам, которые Тота особенно вспоминал, и, конечно же, по накрытому столу – запеченный муксун [10] Муксун – северная пресноводная рыба. , пирог с морковной начинкой и даже гранаты и шоколад, которые он в прошлый раз ей привозил.

Можно было сказать, что у них проходил некий светский поздний ужин, до того всё было торжественно, если бы из-за стен, со всех сторон, не слышались грубые, хмельные, мужские выкрики; порою резкий, истеричный девичий смех; плач ребенка и иной фон гуляющего в пятничный вечер рабочего общежития, а точнее, барака посреди промерзшей сибирской тайги.

До определённого времени Болотаев был очень доволен, он действительно получил и получал всё, что хотел от этой встречи, до того всё было приятно, страстно, вкусно, как вдруг лампочка резко померкла, напряжение резко ушло.

– Вот черт, – прошептала Дада, – кто-то обогреватель врубил.

До того, как погас свет, она успела зажечь свечу. Вечер стал бы совсем романтичным, если бы хмельные мужские голоса не послышались прямо у их двери.

– Это Лёха хотел машину прогреть.

– Вот идиот.

– Минус сорок. Будет и пятьдесят.

– Свет не дадут?

– Не дадут, если Дада не пойдет в дежурку.

– А она сегодня не пойдет. К ней (тут очень грубое слово) из Москвы прибыл.

– Да ты что?

– А что, ты не слышал?

– Заждалась?!

– Дождалась!

– Ха-ха-ха! – Дружный, раскатистый хохот, от которого задрожали не только заиндевелые окна, но и огонёк свечи.

Блажь, в которой до этого пребывал гость, моментально улетучилась, ибо Болотаев в этот момент от чего-то вспомнил чеченскую поговорку, что петух, запрыгнувший в чужой курятник, будет затоптан.