Анатолий Гусев - Обломки мифа. Книга 2. Враги

– В этом никто и не сомневается, – сказал Роман Куркуас. – Но Иосиф Вринга думает по-другому.

– Но я не замышляю никакого переворота! Я поклялся патриарху в этом!

– И, тем не менее, почтенный Иосиф готовит тебе гибель, – презрительно кривя губу, сказал Никифор Эксакионит. – Никто в Городе не любит этого пройдоху, этого евнуха из Пафлагонии, где кроме ослов ничего хорошего не родиться, ставшим хитростью вторым человеком в Империи при Константине, а сейчас уже и первым, пробрался к управлению государством и руководит нами – стратигами ромеев!

При этих словах Иоанн и Роман радостно переглянулись: греческая служивая знать в лице Никифора Эксакионита была на их стороне.

– И что же мне делать? – растерянно спросил, ни к кому не обращаясь, Никифор Фока.

– И ты ещё спрашиваешь? – воскликнул Цимисхий. – Тобой помыкает двуличный человечишка, женоподобный кастрат, искусственно сделанный бабой! Что в нём мужского?

– Нами всеми, – поправил родственника Роман Куркуас.

– Ему бы не государством управлять, а следить за порядком на женской половине дворца, – добавил Эксакионит.

Цимисхий благодарно посмотрел на товарищей по оружию и продолжал:

– Ты спрашиваешь: «Что делать?» Я скажу. Действовать! И как можно быстрей! И пусть знает Иосиф и всякий, кто с ним, что вступает в борьбу не со слабыми женщинами, взращёнными в неге, а с воинами, силы которых неодолимы. Наверняка Иосиф что-нибудь сотворил с твоими родными, светлейший. И хорошо, если они живы. Но даже, если и живы, всё равно неминуемая гибель летит к ним и к нам на чёрных крыльях.

Что делать? От тебя ли я это слышу, светлейший? Ты, кто мгновенно принимал решения в самых опасных моментах во время битвы? Ты, кто может драться, один против семерых? И ты спрашиваешь: «Что делать?» Я отвечу: «Не погибнуть!» Мы предводители многочисленного войска, преисполненного мужеством, сильным телом и духом, должны решиться на борьбу за диадему василевса. Для тебя!

– Но я дал клятву, – сказал Никифор. – Как я её нарушу?

– Гай Юлий Цезарь говорил, – сказал Роман Куркуас. – «Виноват не тот, кто первый обнажил меч, а тот, кто вынудил его обнажить».

– Нет, – возразил Эксакионит, – он сказал, что в войне виноват не тот, кто первый начал, а тот, кто вынудил её начать.

– Какая разница как он сказал, – остановил спор Цимисхий. – Суть правильная. Тебя вынудили нарушить клятву, дядя. Нам надо действовать. Или мы обнажаем мечи за тебя или сопровождаем тебя в монастырь. А иначе нам будет угрожать опасность от Иосифа Вринги. А подчинится ему – позор для нас. Сейчас, как тот же Цезарь, ты стоишь перед Рубиконом. Решайся – перейти тебе его или нет.

Никифор Фока тяжело вздохнул и согласился, пообещав Господу, что он обязательно пострижётся в монахи, когда нужда в нём для Империи отпадёт.

Через несколько дней в Кесарии собрались все войска Азии и на рассвете все предводители войска во главе с Иоаном Цимисхием окружили шатёр Никифора Фоки, обнажили мечи и провозгласили его автократором и всемогущим василевсом ромеев, пожелав ему править долго.

И опять после некоторых колебаний Никифор Фока надел красную обувь, как высший знак царственного достоинства. После чего, он перепоясался мечом, взял в руки копьё и вышел из шатра.

Картинно опираясь на копьё, в красных сапогах Никифор Фока произнёс пламенную речь перед войском.

– Соратники! – сказал он. – Не потому я надел царское обличье, что стремлюсь к узурпаторству. Нет! Но принуждаемый вами, воины, всем войском. Вы заставили меня взвалить себе на плечи столь тягостную ношу заботы о государстве. Я взялся за это не только из-за собственной безопасности, но и из-за любви к вам, мои воины. Клянусь Христом Пантократором и Пречистой Его Матерью, я готов отдать за вас душу. Если вы не допустите, чтобы вероломное безумие наглого евнуха достигло своей цели, если вы желаете свергнуть этого сумасбродного правителя и избираете меня своим государем, то я покажу вам на деле, что сумею с Божьей помощью так же хорошо и честно управлять, как умел повиноваться. И всё, что выпадет нам на долю, по воле Христа, я разделю с вами, воины! То, что мы затеяли не кончиться миром, ибо вражда и зависть правит во Вселенной! Нам предстоит борьба не с арабами, немцами или скифами (они знают вашу доблесть!), но со столицей ромеев, куда отовсюду течёт изобилие и которую нельзя взять как какой-нибудь другой город. Море омывает её, и мощные стены высятся со всех сторон, делая её неприступной. Мы должны собрать свою волю в кулак и сверх своих сил устремится с ещё большим рвением на врага. Я убеждён, что Господь будет нам содействовать. Ибо клятва, что я давал патриарху, нарушена не мной, а вероломством Иосифа, который угрожает моим близким и мне, мне, не сделавшему ему никакого зла, угрожает жестокой и бесчеловечной расправой. Виноват не тот, кто первый обнажил меч, а тот, кто вынудил это сделать. Соратники! Я верю в вашу честь, доблесть и отвагу. Мы с вами одержали бесчисленные победы, и я призываю вас шествовать непреклонно туда, куда ведёт нас провидение, и куда я сам прикажу вам идти.