Валерий Кормилицын - Держава

Сапёры за ночь чудом успели замостить на болоте гать из хвороста и досок, по которой артиллеристы сумели переправить целый дивизион.

К огромнейшему удивлению, нет, даже потрясению Рубанова, руководил переправой по «Калинову мосту» никто иной, как граф Игнатьев.

– Сергей Рудольфович, – обнял улыбающегося товарища Аким, – ты, гляжу, уже ни только герцог, но и полковник, с чем тебя от души поздравляю.

– Я тебя тоже, дружище, с тем же славным чином. Как там, у Горького: полковник – это звучит гордо. А удивляться здесь нечему. Мы, Игнатьевы, кругом. Для тебя же не секрет, что вашим штабом руководит генерал Игнатьев…. И мы с ним не однофамильцы… Вот и воспользовался родственными связями, дабы попасть поближе к Павловскому полку, чтоб подсобить дружище Рубанову, – загоготал Игнатьев, похлопав опешившего гвардейца по плечу.

– Да не тому я поражаюсь и дивлюсь, а что Максима Горького читать стал, вместо того, дабы горькую пить.

– А для чего же в Пажеском корпусе алфавит запоминал? До вечера, дружище.

Следом за артиллеристами, к Павловскому полку, по необстреливаемому фрицами болоту пробрались интендантские чиновники, доставив целый обоз с формой и сапогами.

В полдень обстрел прекратился.

– Гансы тоже люди, и понимают, что нам пожрать надо и сапоги с гимнастёрками примерить, – сделал умозаключение Сидоров, взяв раздачу формы в свои фельдфебельские лапищи.

– Раньше мы между собой называли Безобразова «Бэбе ». Новое поколение офицеров уважительно величают его «Воеводой», – сидя в блиндаже с Игнатьевым, довёл до его сведения псевдоним главного гвардейского военачальника Рубанов.

– Кстати, Аким, недавно встречался с господами Дубасовым, – хмыкнул граф, – и Серёжей Антоновым. Обещали, как наступит на фронте затишье, навестить нас. Их часть расположена неподалёку. А про тебя говорят, что героический подвиг совершил, на ворованном «Мерсе» разъезжая и по гансам из пулемёта постреливая.

– Не ворованном, а конфискованном. На самом деле, всё намного грустнее. Товарищ при этом погиб. Как говорят солдаты: одному крест на грудь, другому крест на могилу. Как соберёмся, помянем ушедших…

Ещё неделю русская гвардия вела тяжёлые бои, но не сумела форсировать Стоход.

В двадцатых числах июля наступило недолгое затишье, и Рубанова навестили друзья-однокашники.

Как положено гостеприимному хозяину, Аким встретил гостей перед входом в блиндаж, планируя церемонно и великосветски раскланяться, намекнув этим шутливым поступком, что он гвардеец, а не какая-то там армейская крупа, но увидев друзей, расчувствовался, и бросился обнимать.

– Вы не представляете, господа, как рад вас видеть.

– Ты не поверишь, Аким, – помял его спину Дубасов, – как счастлив размять слабые твои косточки.

– Или вывихнуть руку, – продолжил его мысль Рубанов, – здороваясь и похлопывая по плечу Антонова.

– Игнатьев, чёртов паж, дай я тебя обниму, – развёл в стороны руки Дубасов.

– И на войне бывают приятственные минуты, – забасил артиллерист.

Начинало темнеть. На позицию подъехали кухни и наступила ротная суета – нижние чины подходили к ним с котелками, громко переговариваясь и не обращая внимания, что в нескольких сотнях шагов от них находятся враги, со стороны которых донеслась музыка и гортанные голоса затянули германский гимн.

– Подбадривают себя, – кивнул в сторону немецких позиций Рубанов. – Не забыли, наверное, – обратился к друзьям, – что позвонив у входной двери, и переступая затем порог, не следует делать кислую мину…

– Да где вы там запропастились? – раздался из блиндажа голос Гороховодатсковского. – Не дождёшься вас.

– Козерогий папаша буянит, пойдёмте, пока внеочередные наряды не припаял, – развеселился Аким.

В просторном блиндаже уютно горел камелёк, а в центре стола, в окружении бутылок с водкой, пыхтел паром начищенный медный самовар, стоящий на салфетке с пышной бахромой.

– Ух ты, самовар! – поразился Дубасов, усаживаясь на стул рядом с камельком.

– Сразу видно, что забыли светские приличия, господин Дубасов, – с улыбкой усаживаясь рядом с приятелем, шутливо стал воспитывать его Рубанов. – Согласно Своду законов мадам Светозарской, войдя в комнату, не следует поддаваться виду богатства и роскоши обстановки, как бы она не была велика, – кивнул на пыхтящий самовар.

– Но и хозяева, – боролся со смехом Дубасов, – если они, конечно, светские люди, что весьма сомнительно, ничем не должны возбуждать внимания посетителя, будто забыв о своём огромном богатстве, пусть даже это будет и самовар, – привёл всех в прекрасное расположение духа.