Валерий Кормилицын - Держава

Максим Акимович Рубанов всё же постеснялся отказать Николаю в просьбе вновь поехать с ним в Ставку, и через аляповатые дождливые капли, покрывавшие стекло окна, тоскливо разглядывал улицу с далёким облезлым зелёным вагоном городского трамвая, который, напрягаясь, тащили по рельсам две мокрые лошади.

«У них ещё «сорок мучеников» ездят», – хмыкнул он, повернувшись к сидящим за столом доминошникам:

– Господа, вчерашним вечером беседовал с Куропаткиным и Эвертом. После мартовских боёв сии полководцы совершенно пали духом, разбиты физически и морально, потому, смею полагать, всякое наступление будет казаться им неприемлемым и немыслимым. Государь, напротив, бодр, энергичен и целеустремлённо настроен наступать.

– Вчера Куропаткин имел честь беседовать со мной… Тьфу! Я имел честь беседовать с господином Пердришкиным, как назвал его когда-то покойный генерал Драгомиров, произведя фамилию от французского «пердрикс», что в переводе – куропатка, – хохотнул адмирал Нилов.

– Уж Михаил Иванович, Царствие ему Небесное, скажет, бывало – так скажет, – перекрестился Рубанов, подумав, что куропаткинский «пердрикс», пожалуй, почище «заячьего ремиза» будет.

– Так вот. Этот дряхлый пердришка поведал мне, уцепив за пуговицу, и чуть не открутив её, что на успех его фронта рассчитывать трудно, о чём он непременно доведёт до государя. Видно надеялся, что я доведу прежде него.

– Чтоб это случилось, он должен был коробку коньяка «Хеннеси» вам преподнести, – встрял в разговор Воейков.

– А вам, Владимир Николаевич, ящик нарзана «Кувака», что вы в своём имении изготавливаете, – отчего-то обиделся на Дворцового коменданта флаг-капитан императора. – Вас-то тоже за глаза «генералом от кувакерии» зовут, – наповал сразил он приятеля.

– Тише, тише господа. Спокойнее. Не нужно ссориться, – урезонил царедворцев летописец, на всякий случай чего-то записав в блокнот.

«Про пердришкина или кувакерию?» – от нечего делать стал гадать Рубанов, и, почесав затылок, высказал забежавшую в голову мысль:

– Не стало грамотных генералов, вот его величество и вытащил за уши из сундука Куропаткина. Однако никто не думал, что он вновь получит столь высокое назначение. Но и Эверт не лучше. Один штабной рассказал мне, что этот обрусевший немец в приказе, вместо «Армия», пишет «Мария», чем приводит штабистов ни то что в уныние, а неописуемое отчаяние, – рассмешил Дубенского.

– Это наподобие как «сифилитик» и «филателист», – в свою очередь развеселил тот компанию, чиркнув удачную мысль в блокнот.

– Один генерал от кавалерии… Кавалерии я сказал, – уточнил Воейков. – И нечего улыбаться. Особенно боцману Нилову… Так вот. Что я хотел сказать? Ах, да. Генерал от кавалерии Брусилов требует поставить перед своим фронтом задачу – наступать. И ручается за победу.

– Первые двое и в русско-японскую не считали возможным наступать, – вставил Рубанов, оглянувшись на стук в дверь и улыбнувшись знакомому скороходу, пригласившему господ на царский завтрак, ибо специально для этого прервали совещание.

Завтрак накрыли в столовой губернаторского дома, и когда друзья-доминошники прошли туда, важный своими обязанностями гофмаршал князь Долгоруков, заглянув в список, указал им места.

Император вошёл последним, сев во главу длинного стола.

«Война есть война», – оглядел серебряный сервиз Рубанов, благосклонно кивнув налившему в серебряную стопку из серебряного кувшина, официанту.

Его гофмаршал устроил рядом с довольным Брусиловым, а по другую сторону грустно хмурился бывший командующий Юго-Западным фронтом Иванов.

– Максим Акимович, выдаю военную тайну, – обратился к нему Брусилов, иронично подмигнув Иванову, отчего тот недовольно забарабанил пальцами по столу.

«Не дети уже, а всё жестами и мимикой пикируются, – отметил для себя Рубанов, – видно здорово на совещании поспорили».

–… Высказал на Совете точку зрения, что могу не только находиться в резерве, но и наступать… Государь согласился на то, что действия моих войск будут носить демонстрационный характер для отвлечения внимания и сил противника, начавшись раньше главного удара.

После завтрака к ним подошёл Куропаткин и, извинившись, пониженным голосом, чуть не шёпотом, произнёс, обращаясь к одному Брусилову:

– Алексей Алексеевич, вы делаете роковую ошибку, когда доказываете, что можете наступать.

– Роковую ошибку? – недоумённо поднял брови генерал.