Тимофей Свиридов - Кража Медного всадника

…Клеопатра Петровна встретила Кокошкина и Верёвкина так, будто давно ждала.

– Мы с господином обер-полицмейстером приехала к вам, чтобы засвидетельствовать своё почтение и выразить… – начал было Верёвкин заготовлённую речь, целую ручку Клеопатре Петровне.

– Знаю, знаю, украли Медного всадника! Что за времена, что за нравы! – оборвала его Клеопатра Петровна, выдёргивая руку и наскоро подставляя её для поцелуя Кокошкину. – А всё Пушкин с его пагубным влиянием: от Пушкина все беды России – и воровство, и пьянство, и разврат! Как его терпел наш государь, не понимаю – Николай Павлович это ангел, просто ангел! – но порядочные люди Пушкина не любили и не могли любить. Некоторые считали его возмутительные выходки остроумными, но, по-моему, Пушкин был груб и вульгарен, un ours mal léché.

– Однако же Пушкин мёртв и теперь… – решился возразить Кокошкин.

– Так что же, что мёртв! – не дала ему продолжить Клеопатра Петровна. – Сам под пулю подставился, смерти искал, мучимый угрызениями совести. Мне жаль Жоржа Дантеса: какой приятный молодой человек, хорошо воспитанный, с учтивыми манерами! Лучшего друга семьи Пушкину было не найти, прекрасный был визави для Натали Гончаровой. Пушкину следовало радоваться, что Дантес удостоил её своим вниманием. Она хоть и красавица, но если говорить откровенно – appeler un chat un chat – у неё никогда не было ни ума, ни воображения. Да и то сказать, дед её был пьяница, бабник и мот, отец – пьяница и безумен в буквальном смысле слова; мать – женщина низкого поведения. Натали если в чём и понимала, то лишь в деньгах: вы, конечно, помните, господин обер-полицмейстер, судебный процесс Гончаровых против арендатора их имения? Quand le foin manque, les chevaux se battent – когда сена не хватает, лошади дерутся. Натали показала мёртвую хватку, куда там нашим стряпчим! За каждую копеечку судилась, и ведь отсудила всё, что можно было, в свою пользу.

А заведёшь с ней разговор, скажем, о литературе – молчит и пленительно улыбается; о живописи – молчит и пленительно улыбается; о театре – молчит и пленительно улыбается; о музыке – молчит и пленительно улыбается. В конце концов, встанешь да уйдёшь от неё – сколько можно смотреть на эту улыбку Моны Лизы?.. Отличная была пара для Пушкина: его в свете обезьяной звали за ужимки, а она недвижная, как истукан!..

Жили они на подачки от государя: у Пушкина не было ничего, у неё – тоже. Брал он её бесприданницей: потому за него и выдали, что о хорошей партии нечего было и мечтать. А чтобы соблюсти приличия, он дал в долг тёще 11 тысяч рублей, заложив своё имение – эти-то 11 тысяч она ему и вручила якобы в качестве приданного. Но у Пушкина разве деньги надолго задержатся: как появляются, он их тут же в карты проигрывает, заядлый был картёжник. А семья растёт, детей Натали одного за другим рожает, и если бы не помощь государя, впору ей было с детьми на паперть идти, милостыню просить.

Надо ли после этого удивляться, что Пушкин бесился из-за пустяков! Начал Жорж Дантес за Натали ухаживать – так радуйся, она уже шестой год в браке, пора другом дома обзавестись. Жорж был такой милый, такой обаятельный, они с Натали отлично смотрелись. Она, следует отдать ей должное, Жоржа оценила по достоинству и была с ним очень-очень любезна, но Пушкин вспыхнул, как ракета. Вдобавок ему пасквиль подкинули, так наш пиит готов был всех и каждого убить.

Жорж, благородный человек, женился на сестре Натали, на Екатерине, чтобы утихомирить Пушкина – не помогло! Государь имел беседу с этим безумцем, убеждал его остепениться и вести правильную жизнь – тоже не помогло. Грехи и тёмные страсти Пушкина толкали его на преступление; un voleur de une maille non enfuit – вор от петли не убежит. Одержимый дьяволом он жаждал смерти: своей ли, чужой ли, всё равно…

Натали сейчас в деревне: сбежала подальше от пересудов, даже со свёкром не повидалась – ну, да у неё утешители найдутся! Слыхала я, что Пётр Ланской, друг и однополчанин Жоржа Дантеса, весьма к ней расположен, впрочем, хуже, чем с Пушкиным, ей ни с кем не будет…

– Однако мы приехали… – снова попытался сказать Кокошкин.

– Да, Медный всадник! – подхватила она. – От Пушкина все беды, от Пушкина! Он в своей поэме изобразил, как Медный всадник покинул своё место, и вот вам, пожалуйста! Но что у нас в России творится, вы подумайте: памятник Петру Великому – и тот утащили! А недавно разворовали средства, собранные на монумент, который хотели поставить на месте Мамаева побоища. 380 тысяч рублей было собрано на памятник в честь победы над Мамаем, ибо прошло уже более четырёхсот лет, а памятника поставить не удосужились. По велению государя наш великий живописец Брюллов придумал превосходный проект; отливки из чугуна были уже сделаны и перевезены в Тульскую губернию. Но тут выяснилось, что на памятник осталось лишь 60 тысяч рублей, а куда девались еще 320 тысяч, неизвестно. В итоге, на Куликовом поле поставили простой чугунный столб, а от брюлловского проекта пришлось отказаться – une histoire voici pareille.