Dionigi Cristian Lentini - Человек, Соблазнивший Джоконду

Парнишка, несмотря на обуявшее его смешение робости и замешательства, не сводил напряжённого взгляда с Его Преосвященства, стараясь не пропустить ни малейшего движения губ или глаз, которое могло бы как-то выдать причину его поспешного переезда. Кардинал, сжимая в кулаке драгоценный крест, красовавшийся на его груди, резко повернулся к широкому застеклённому окну, сделал шаг вперёд и, предвосхищая витавший в воздухе вопрос, вымолвил:

«У тебя смышлёный взгляд, отрок мой. Наверняка ты задаёшься вопросом, по какой причине тебя принудительно доставили в Рим…»

После кратчайшей паузы продолжил:

«Не наступил ещё момент, чтобы раскрыть тебе причину. Пока не наступил… Знай только, что привезён ты сюда исключительно для твоего блага и безопасности, а также с целью обеспечить тебе достойное будущее. Ради твоего личного благополучия и благоденствия Святой Римско-католической церкви ты должен оставаться в неведении. В эти смутные времена одержимые головы и дьявольские силы готовят заговор против добра и истины. Это было известно твоей матери. Не снимай никогда розарий, что на шее твоей. Это твой оберег, знак её благословения.

Если есть в тебе что-то достойное, то этому ты обязан только этой женщине – той, которая произвела тебя на свет, даровав тебе плоть свою для мирской жизни и сердце своё для жизни вечной. Движимая безграничной материнской любовью, прежде чем воссоединиться с Господом нашим, она отдала тебя под Наше покровительство, и с тех пор Мы храним эту тайну, которую ты узнаешь, лишь когда наступит срок. Veritas filia temporis 6 6 Истина – дочь времени (лат.). (Прим. перев.) .»

«Господин, покорнейше прошу Вас, – заговорил Тристан дрожащим голосом, – как и любой благочестивый христианин, я должен знать правду…» И, пытаясь силой духа сдержать колотившееся сердце, добавил: «Жития святых и пуще других жизнь Блаженного Августина учат нас искать истину – ту самую истину, которую Вы сейчас от меня скрываете».

Прелат внезапно обернулся и, уставив на подростка суровый взор, в котором сквозило некое удовлетворение пылом юного собеседника, парировал:

«Отвечу тебе словами Амвросия Медиоланского, обращёнными к тому, кого ты так недостойно цитируешь: “Нет, Августин, не пристало человеку истину искать, ибо сама истина разыщет человека”. И подобно тому, как это случилось с юношей из Гиппона, твой путь к истине только начинается».

И прежде, чем кто-либо из присутствовавших осмелился проронить слово, кардинал обратил взор на провожатого и повелительным тоном изрёк:

«Теперь можете удалиться».

Онемевший от растерянности Тристан тотчас же был препровождён прочь, и спустя несколько дней, как следует подкрепившийся и разодетый в строгом соответствии с канонами старинного рода своего амфитриона, был перевезён из его резиденции Mons Ursinorum в Римскую курию и включён в свиту племянника кардинала.

Несмотря на настойчивые попытки Тристана дознаться до истины, его новый покровитель, Джованни Баттиста, так и не дал ему никаких убедительных объяснений по поводу таинственных недомолвок – либо действительно не зная правды, либо будучи принуждённым к молчанию. Повелитель Монтеротондо ограничился лишь скрупулёзным выполнением миссии, доверенной ему его высокопоставленным дядей, и с первых же дней посвятил себя подготовке неоперившегося сироты к блестящей дипломатической карьере, убедившись на деле, что юнца нисколько не прельщала жизнь, проникнутая мистицизмом и религиозным благочестием.

Что же касается самого воспитанника, то он время от времени в безмолвии глубокой ночи воскрешал в памяти слова, произнесённые кардиналом Латино в ходе их первой встречи, чувствуя себя совершенно бессильным перед многочисленными «почему?», осаждавшими его разум. Почему он не мог и не должен был знать правду? Почему и от кого он должен быть защищён? Как случилось, что его бедная мать была лично знакома с таким важным прелатом и почему она доверила ему тайну о своём сыне? Почему этот секрет был так опасен не только для Тристана, но и для всей Католической Церкви?

Бывало, в голове его всплывали образы знакомых с детства людей и мест, но теперь, когда единственный в этом мире родной человек отдал его на попечение такого видного благодетеля, Тристан не мог пренебречь идеальной возможностью всерьёз заняться тем, что с пламенным воодушевлением воспевалось отцами-доминиканцами. Посему сосредоточился на учёбе и быстро приспособился к среде римского духовенства, помпезно обставленным помещениям Курии, грандиозным монументам, величественным дворцам, лукулловым пиршествам…