Эрик Нойч - Встреча. Повести и эссе

— И это вас тревожит? — спросил Менцель с улыбкой, смутившей Пётча. Ничего, кроме соответствующего истине «Я-не-знаю…», он ответить не мог. Пётч надеялся узнать что-нибудь о намерениях Менцеля, боялся, что тот обидится, но никак не ожидал, что это его просто позабавит.

— Каждая книга, — сказал Менцель, не выпуская руки Пётча, — имеет определенный адрес. Моя книга написана не для вас, господин Пётч.

Осторожности ради теперь улыбнулся и Пётч. Если это шутка, ему не хотелось выглядеть человеком, не понявшим ее.

— Вы ведь тоже хотите, — продолжал Менцель, — чтобы имя Шведенова украшало учебные планы.

— Конечно, но…

— Ну вот видите!

С этими словами его отпустили. Он был в таком смятении, что пошел не той лестницей и оказался в подвале с углем. Замешательство вскоре прошло, но следы его остались, пока незримые.

Пусть читатели, которые не совсем поняли последние высказывания Менцеля, поступят так, как Пётч: забудут их и вместе с ним предвкушают те радости, которые еще предстоят ему до начала его институтской деятельности (так деловито он называл начало своей новой жизни). Наряду с речами о радостном будущем, которые Элька переносила молча, это были (по восходящей линии их значимости): во-первых, подготовительные занятия, необходимые для его научной карьеры, в особенности связанные с историей исторической науки; во-вторых, работа над докладом о Шведенове и, в-третьих, самое прекрасное и волнующее — исследования, относящиеся к смерти Шведенова.

Но все это потом, ранней весной, было отодвинуто на второй план телеграфным извещением.

В один из апрельских дней, когда в палисаднике еще цвели последние подснежники и дети уже находили под неубранной прошлогодней листвой первые крокусы, фрау Зеегебрехт пополудни прислонила свой велосипед к воротам и поспешно направилась через двор к двери дома, чтобы достичь ее раньше, чем Пётч, который спускался из своей рабочей каморки, но по причине крутизны лесенки не мог это сделать быстро. Соревнованием на скорость решался вопрос, где произойдет вручение телеграммы (которое никогда не бывает столь торопливым и малословным, как в городе) — во дворе или прихожей, как того хотелось Пётчу, или в кухне, куда фрау Зеегебрехт, если ей не препятствовали, немедленно проникала. Ибо там она всегда находила что-то интересное для себя. Увидеть, вымыта ли уже обеденная посуда и печется ли пирог, для ее личной информационной службы было так же важно, как и беседа с глазу на глаз с бабулей Пётч о том, как невестка ведет хозяйство, — беседа, которая, если ей не помешать, могла длиться долго и вытащить на свет божий немало интимных подробностей семейной жизни.

Ища для доклада фразу, способную передать уныние летних сосновых лесов, Пётч устремил свои глаза поверх них, увидел подкатывающую на велосипеде почтальоншу и успел вовремя спуститься, тем самым выиграв состязание. Таким образом, он встретил ее во дворе, где пес-почтоненавистник яростно рвался с цепи, и фрау Зеегебрехт с успокоительными словами: «Ничего плохого» — передала адресованную ему и заклеенную согласно предписанию телеграмму.

Успокоительные слова были продиктованы добрыми намерениями и вполне уместны. Нужно долго иметь дело с людьми, которые всегда спешат, всегда при деньгах и охотно общаются по телеграфу, ибо умеют быть краткими, чтобы не испытывать страха перед телеграммами. Пётч еще испытывал его; нетерпение, подогреваемое то боязнью, то радостью, было велико, но еще больше — нежелание обнаружить перед фрау Зеегебрехт свои эмоции, которых она откровенно ждала. Однако сказать только «спасибо» и улизнуть в свою каморку он тоже не мог. В конце концов женщина целых полчаса колесила по песчаным дорогам.

Когда он, решив не вскрывать телеграмму в присутствии почтальонши, произнес несколько слов о погоде и дорогах, она нетерпеливо спросила, даст ли он сейчас ответную телеграмму. Это заставило его разорвать конверт и с равнодушнейшим в мире лицом прочесть радостное сообщение.

— Вот уж Элька обрадуется, правда? — сказала фрау Зеегебрехт с гордостью, словно она не передала, а сама послала добрую весть.

Совсем не отвечать на вопрос Пётч считал низостью, но иначе поступить не мог. Он пробормотал что-то о сумасшедших людях, посылающих телеграммы, когда вполне можно обойтись письмом, и, продолжая говорить о непроезжей липросской дороге, препроводил оскорбленного почтового работника до ворот. Затем он бросился бежать, но не к своей фразе об унылых соснах, а к Эльке, перед которой мог дать выход своей радости.