Владимир Андриенко - Сестра самозванца

– Я радуюсь, что она мне ровня, пан купец. Стало быть, я смогу ухаживать за панной.

– Пан?

– Я могу ухаживать за панной Еленой.

– Пусть пан забудет про сие.

– Это еще почему? – спросил Нильский. – Она не княгиня и я могу просить руки этой девицы. Я шляхтич.

– Что пан говорит? – удивился еврей. – Пан только раз и видал сию девицу. И говорит об узах брака?

– И что с того?

– Но сие опасно для пана.

– Опасно? – удивился Нильский. – Я не богат, но я хорошего рода. И брак со мной не поруха для чести дочери дьяка Порошина. Иное дело, когда девица царских кровей.

– Дело не в крови, пан поручик. У девицы есть воздыхатель.

– Воздыхатель? При её красоте это неудивительно, пан купец.

– Но это весьма преданный воздыхатель.

– И кто он? – спросил Нильский.

– Пан Велимир Бучинский.

– Я видал сего пана. И не уступлю ему.

–Возможно, – согласился Рафалович. – Хотя пан Бучинский забияка известный. И мастер рубиться на саблях. Но главная опасность для пана кавалера не в нем, а в панне Мнишек.

–В панне Марине? Но она нареченная невеста принца.

–И что с того? – усмехнулся еврей. – Вы прибыли от его милости коронного гетмана, пан кавалер.

–Это так, – согласился Нильский.

–И думали сразу уехать?

– Как только получу ответ от воеводы для моего господина князя Замойского.

– Но пан изменил мнение, увидев Елену? – спросил еврей.

– Это правда, пан купец.

– Так я скажу пану, что для того она здесь и оказалась. Елену направили сюда не случайно, пан кавалер. Но она лишь оружие панны Мнишек.

– Но панна Мнишек гораздо выше меня по положению.

– И что с того, пан? Панна Марина не собирается замуж за пана поручика. Но она уже скоро напомнит пану о себе.

– Скоро?

– Панна Мнишек не любит ждать.

– Пусть бы напомнила про себя панна Елена.

– И это может быть, пан кавалер.

– Что пан сказал? Неужто сие правда?

– Эк, пана кавалера зацепила девица.

Нильский действительно был любимцем шляхтянок при дворе Замойского. Но такой как панна Елена он никогда не видел.

– Она не могла не зацепить, пан купец. Это богиня, а не женщина.

Рафалович понял, что шляхтича не хотят сразу отпускать из замка. Слишком быстро все складывалось. А купец не верил в случайности в самборском доме Мнишека. Кое-кто сразу понял, как заставить сего пана задержаться. Этот ради красивой шляхтянки способен на многое.

Еврей попрощался и покинул покои Нильского.

«А это интересно. Затевается интрига. Старому Рафаловичу стоит понаблюдать за сим паном. И старый Рафалович сделает это!»

Самборский замок.

Покои Марины Мнишек.

Вечер.

Марта, ближняя служанка Марины Мнишек, была красавицей. И не будь у Марины такого самомнения, она ревновала бы к красоте этой стройной девушки из простого рода. Но дочь воеводы Сандомирского считала, что её собственная красота многократно превосходит красоту всех женщин Польши и Литвы. Потому Марта была доверенной всех тайн Марины, и госпожа и служанка не скрывали друг от друга ничего. Они были во многом подругами, хотя шляхтянка никогда не забывала своего положения и не допускала и тени фамильярности.

Красота Марты, и её близость к панне Мнишек, делали её желанной для многих мужчин Самборского замка. Мелкие шляхтичи даже дрались из-за неё на дуэлях. И всего неделю назад одна такая дуэль закончилась смертью венгерского наемника, который давно имел виды на Марту и сильно ей докучал.

Когда в замке впервые появился московский царевич, он также заметил Марту. И она первой познала ласки самозванца. Конечно, для Марины это не осталось тайной, но она не ревновала. Для неё главным объектом желания была корона и Марина считала, что все средства хороши для достижения высокого жребия, который, как она считала, был предназначен ей судьбой. Мнишек даже поощряла Марту к этому роману. Так она могла знать все, что происходит в голове у царевича, который был весьма разговорчив с любовницей.

Но сегодня Марта хлопотала не о себе, а о своей госпоже.

– Он сказал тебе, что желает меня? – спросила Мнишек служанку.

– Так и сказал, моя панна. И он не стеснялся в выражениях. Он не скрывал того чего хочет, как обычно это делают кавалеры.

– Он столь груб?

– С чего панна вязала, что он груб? Он просто спросил напрямик.

– Это ли не грубость?

– Пусть панна так не говорит. В его откровенности было столько страсти.