Денис Игумнов - СкинАрмия

– Ты чего такой угрюмый сегодня?

– Я не угрюмый, а нормальный. Не вижу повода для веселья.

– Что есть повод для печали? – хитро прищурившись, спросил Никита.

– Есть. Утро. Не лучшее время суток для меня.

– Что, опять мучили кошмары? – спросил Никита, зная по прошлым рассказам Глеба о его повторяющихся неприятных снах.

– Ты жаворонок, тебе не понять. Утренняя суета и запахи варящихся щей в студенческой столовой навевают на меня тоску.

На этом их разговор сам собой прервался. В лекторий вошёл преподаватель и учёная нудятина началась, незаметно отнимая у всех присутствующих два часа из их единственной и неповторимой жизни и не давая большинству из них ничего существенного взамен, кроме вселенской скуки и конспекта пригодного разве что для сдачи будущего экзамена и подтирания, – за неимением ничего более мягкого и подходящего подобающей ситуации, -страдающих студенческих задниц.

Через час, без малого, был объявлен перерыв и студенты массово, за исключением особо ленивых или отверженных от общества лошков, потянулись в коридоры института пообщаться и прикупить газировки, пиццы или беляшей. Глеб и Никита тоже вышли. У Глеба, как всегда, не оказалось денег, а Никита, как всегда, не обращал на это внимания и, купив себе пирожок с капустой, ел его, уподобляясь зайцу (как про себя думал, ассоциируя его с пушистым грызуном, Глеб), даже не предлагая другу откусить кусочек. Глеб, конечно, отказался бы, но не в этом дело. Никита был добрый, но жадненький.

Что серьёзно напрягало Глеба в институте, так это некоторое количество студентов с Кавказа. Об этом не принято было говорить, но они действительно напрягали и не только его – немного, но всё же. Кавказцы придавали особой колорит учебному заведению. Особенно выделялись дагестанцы. Их и было-то всего пятеро. Они по неизвестной причине выбрали именно это учебное заведение для получения диплома о высшем образовании. Вели они себя можно сказать сносно. Может, только через-чур шумно здесь, но вот в общежитии и на улице их агрессивные таланты раскрывались вовсю. Ну а в институте они иногда, правда, очень редко, вели себя вызывающе дерзко. Смотрели нагло, не прочь были задеть локтем, галдели на своём горловом клокочущим наречии вслед девушкам и скабрёзно посмеивались. Глебу это не нравилось, но прямых столкновений ни с кем из них у него еще ни разу не случалось.

Что удивляло Глеба в пришельцах с гор в принципе, так это то, как они, априори гордящиеся своим мужским началом, могли, не испытывая ни малейшего неудобства, принимать на протяжении двухсот лет спонсорство государства российского. Глеб, пытаясь быть беспристрастным, рассуждал так – «Им всем давно бы пора научиться вносить свой не абы какой, а по-настоящему весомый вклад в общие дела нашей великой страны». – Единственное, в чём он не мог им отказать, так это в спортивных достижениях на ниве разнообразнейших единоборств.

Он много размышлял над тем, как можно было бы изменить ситуацию, складывающуюся десятилетиями, и пришёл к парадоксальному выводу: чтобы помочь перейти на следующую ступень социального развития горцам надо было вплотную заняться их образованием. И чем больше среди них будет появляться культурных людей с настоящим высшим образованием, полученным ими на местах, в своих республиках, тем спокойнее они станут. При всём этом требовалось обеспечить большую часть населения северокавказских республик стабильной работой, вот тогда образование вкупе с работой могло исправить положение. Но покуда они приезжали сюда в таком первобытном виде, им требовалось оказывать отпор, учить с помощью кулаков, только такой язык брутального насилия мог внушить им уважение и удержать их в рамках нормального поведения.

Жестокая сила горцев состояла в том, что они были при столкновении готовы на большее насилие, чем их оппоненты. Допустим, вас толкнули, возможно – намеренно. Славянин сначала бы сделал замечание, горец сразу бы полез в драку. Если же славянин начинал драться, то человек с Кавказа доставал нож. Ну а если он проигрывал, то на следующий день приходил с толпой своих соплеменников. Честных драк, как правило, не получалось.

Несмотря на количественный перевес в победах при уличных столкновениях, кавказцы были духовно слабее русских – думал Царёв. Глеб рассуждал следующим образом: русский мог пережить поражение, проиграв не сдаться и стать сильнее. Они же зачастую уже после первого проигрыша ломались, и во многом теряли свои бойцовские качества, что, впрочем, они с лихвой компенсировали жестокостью, а иногда и откровенной уголовщиной. Глеб глубоко переживал кажущуюся ему свою неполноценность в этом вопросе – неспособность быть таким же жестоким. Неготовность перейти черту. Врагов надо было унижать, топтать, не давать им шанса подняться, а он не был к этому способен генетически. Он искал выход и пока не находил. Всё-таки во многом он был ещё домашним мальчиком, несмотря на своё спортивное прошлое, а не уличным бойцом. В других обстоятельствах таким бы он и остался, не будь в его жизни трагедии преждевременной потери отца.