Екатерина Франк - Под флагом цвета крови и свободы

– Раз вы сами признали, что у вас есть ключ от судовой казны – может, вы и взяли деньги? Спрятали где-нибудь на судне, а мальчишку убили для отвода глаз ночью. Как вы думаете, чьей версии поверит команда – моей или вашей?

– Что… Что ты несешь? – хрипло пробормотал Морган, но Эдвард видел, что достиг своей цели: глаза того забегали. Видимо, прошлую ночь рулевой помнил скверно, и при иных условиях подобная версия вполне могла быть близка к истине:

– А что вы несете, господин рулевой? Женщина, которую вы обвиняете – наш квартирмейстер, доверенное лицо команды! Выбрали бы мы ее, будь она заурядной воровкой – или вот такой, как вы, скажем? Почему не вы? Почему не я? – в запале страстно и убежденно говорил он, совсем забыв, что сама Морено находится всего в шаге за его спиной и слышит каждое слово. – Потому что она достойнейший человек на этом судне, и даже последнему невежественному матросу это очевидно! Вы один выступаете против нее и совершаете огромную глупость. Продолжите в том же духе – как бы вам однажды не проснуться с затянутой на шее веревкой, мистер Морган! Убирайтесь отсюда. Убирайтесь и никогда больше не смейте появляться в этой комнате! – повысив голос, потребовал он тем самым голосом, которым прежде отдавал приказы на службе в армии.

– Внушает уважение, мистер Дойли, – серьезно пробормотал Рэдфорд, когда за совершенно растерянным рулевым с тяжелым взвизгом захлопнулась дверь. – Эрнеста, ты как? Уверен, что он не приведет свою угрозу в исполнение, но это было, конечно…

– Не сомневаюсь даже, – не менее пораженным голосом отозвалась Морено; она все так же сидела на сундуке, не шевелясь, однако взгляд ее, устремленный на Эдварда, был тому абсолютно незнаком: так на него иногда смотрели юные девушки в Нью–Лондоне, когда узнавали о его воинских заслугах и наградах, но никогда – сама Эрнеста. Самоуверенная, гордая, смелая и не слишком впечатлительная – она глядела на него так, словно Эдвард только что на ее глазах приказал солнцу исчезнуть и появиться снова по мановению его руки:

– Спасибо, мистер Дойли. Это было… здорово.

***

Был уже вечер, и Эрнеста, ответственная за вахту, сидела на ступеньках полуюта с неизменной тетрадью на коленях – она вообще обладала удивительной способностью устраиваться удобно в самых неподходящих для этого местах – когда капитан Рэдфорд, осторожно ступая по поскрипывающим доскам, опустился рядом с ней.

Некоторое время оба молчали, просто соприкасаясь плечами и глядя прямо перед собой – туда, где на палубе под заботливым присмотром Генри и ободряющие советы старших товарищей Роджер, умытый, переодетый и даже остриженный почти полностью с легкой руки доктора Халуэлла, неумело и старательно вытягивал за шкот свой краешек паруса.

– Я верно тебя поняла, ведь так? – негромко спросила Морено, подводя итог последней колонки цифр и вписывая в него нужные координаты. Джек глухо, невесело рассмеялся, склоняя голову – его длинные, местами распустившиеся косы, перевязанные многочисленными шнурками и бусинами, на секунду полностью закрыли лицо:

– Ты всегда все понимаешь верно. Наверное, скорее мир перевернется и море и небеса поменяются местами, чем ты совершишь хоть одну ошибку…

– Тебя ведь и не было на Мартинике десять лет назад, да? – Эрнеста придвинулась к нему еще ближе и осторожно положила свою тонкую обнаженную руку на его рукав.

– Было, – возразил тот с такой же невеселой усмешкой. – Только не десять, а двенадцать лет назад. Я, знаешь ли, немало всего повидал в жизни – но как-то повсюду у женщин беременность длится девять месяцев, иногда семь или восемь. А вот чтобы два года…

– Тогда почему же?..

– Потому что это ничего не меняет, – убежденно проговорил Рэдфорд, и едва заметная, полная какой-то тайной тоски улыбка тронула уголки его губ и глаз, когда на палубе мальчишка с торжествующим визгом развернул–таки неподатливый парус, и послышался звонкий смех Генри, почти сразу же подхваченный остальными. – Я действительно спал с его матерью когда-то. И если бы она забеременела тогда, я стал бы отцом ее ребенка…

– Но ты не стал, – чуть слышно отозвалась девушка. – Ты считаешь, что обязан был так поступить?

– Да, Эрнеста. Именно обязан, – глаза Джека блеснули одновременно радостно и отчаянно. – Как бы там ни было, но теперь – он только мой сын.

Морено лукаво прищурилась на него, явно желая сказать что-то, но вместо этого предпочла промолчать: давно ей не приходилось видеть старого друга с такой неожиданной, человеческой и крайне уязвимой стороны. Слишком давно, чтобы разрушить это единение ради секундного удовольствия от собственных справедливо–едких слов.