Юрий Корочков - Цена свободы

– Знаете, Торвальд, я подумаю над вашим предложением. Но всё же пока я не готов отказаться от перспективы помочь освобождению родной страны. А для этого мне нужно связаться с сопротивлением в Або. Не поспособствуете по старой памяти?

– По старой памяти вам следовало бы задать штук сто линьков, чтоб выбить из головы все благоглупости! Но ведь знаю вас, Юган – не поможет. И всё же дам совет. Не лезьте вы в сопротивление – это сплошь деревенщина, вам там мало что не поверят, так ещё и вздёрнут как русского шпиона и предателя. Если так уж хочется примерить пеньковый галстук, то постарайтесь сделать это не напрасно. Вам самому уже должно быть ясно, что проект революции фактически возглавляют, как в своё время и в Боливии, а сейчас в Греции лимонники. Вот с их эмиссаром вам есть смысл поговорить. И этой встрече я могу поспособствовать, поскольку должен сдать груз некоему мистеру Гроу, который, сдаётся мне, если и не является эмиссаром в Або, то уж точно его знает. Замолвлю за вас словечко при встрече с этим господином, а пока сидите как кулик в болоте, снимите скромный номер в дешёвой гостинице и ждите от меня весточки. И давайте уже выпьем. К чёрту эту политику! Я просто рад снова видеть вас живым и здоровым, Юган!

– Взаимно, Торвальд!

Темным апрельским вечером, когда кривые улочки Або продувал ледяной арктический ветер, и казалось, что дождь вот-вот сменится снегом, из дешёвой припортовой гостиницы вышел плотно укутанный в демисезонный плащ, который едва ли можно было считать адекватной защитой от такой погоды, молодой человек. Покружив некоторое время по портовому кварталу, человек направился к мосту через Аурайоки. Народу на улицах в этот час практически не было. Последние служащие отправились по домам два часа назад, для прогулок было слишком холодно и неуютно, а благородные люди, которые вполне могли наносить в этот час друг другу визиты, никогда не сворачивали в эти беднейшие кварталы города.

Перейдя мост, человек в плаще спрятался за массивной каменной тумбой и раскурил моряцкую трубку, курить которую было удобно на заливаемой водой палубе в любую погоду. Спустя пять минут, докурив трубку и убедившись, что больше никто не перешёл реки, человек проследовал дальше и углубился в зловонный лабиринт рабочих кварталов Або.

От подобных мест других городов это отличалось разве что размером да некоторым скандинавским колоритом. Обшарпанные дома смотрели на улицу своими немногочисленными окнами, почти повсеместно затянутыми бычьими пузырями вместо дорогих стёкол. Тёмные подворотни вели ко входам в дома с ещё более тёмными, вонючими лестницами, настолько крутыми, что подниматься по ним можно было только с помощью верёвки, прикреплённой железными скобами к сырым стенам. В домах проживали большей частью невзрачные личности, промышлявшие мелочной торговлей, наёмные поденные рабочие, угольщики и прочий сброд, но истинными хозяевами квартала были закоренелые уголовники. Весь серьёзный криминалитет города предпочитал селиться и развлекаться именно здесь, а не в портовом квартале, в котором промышляли воришки помельче, а местные воротилы вели почти легальный бизнес при попустительстве прикормленной таможни. Существовала даже негласная договорённость с полицией, что в портовом квартале она может ловить кого ей вздумается, устраивать облавы, обыски и проверки документов, но к серьёзным людям по ту сторону реки просто так приходить не стоит.

Пользуясь таким положением, в трущобах процветали проституция и наркоторговля, тут можно было недорого и практически в открытую заказать мастеровым любой воровской инвентарь от потайных фонарей и финок, до сложнейших отмычек, с лёгкостью открывавших самые изощрённые замки. Столь популярных южнее слабых вин местные обитатели не признавали, предпочитая напитки не слабее водки, которая, как известно, способствует скорее пробуждению ярости, чем расслабленности. Потому тут никого не удивляли грабежи и схватки на ножах, частенько оканчивающиеся смертоубийством. В целом, рядовой обитатель Абосских трущоб, считающийся у себя дома тишайшим человеком, не способным и мухи обидеть, мигом обрёл бы репутацию кровавого злодея в парижском Ситэ.

Заслышав шум шагов, в тёмных подворотнях иногда шевелились тени, но когда незнакомец подходил ближе, всё затихало – слишком уверенным и энергичным шагом обладал этот прохожий, чтобы рисковать связываться с ним даже грабителям, за плечами которых был не один случайно заплутавший выпивоха, навеки упокоившийся в водах Аурайоки. Пройдя квартал почти насквозь, мужчина свернул в одну из подворотен, за которой открылся глухой каменный мешок двора, освящённый тусклым фонарём, под которым курили двое мужчин, одетых весьма прилично, но с трудом державшиеся на ногах. Вновь прибывший подошёл к курившим, и на хорошем шведском поинтересовался, где находится трактир «Хромая лошадь». Ответ, данный заплетающимся языком на одном из диалектов Суоми, содержал гораздо больше сведений о противоестественных связях матери незнакомца с протухшим тунцом, от которой и произошла эта ошибка обкурившейся гашиша природы, спрашивающая о столь известном заведении, да ещё находясь буквально на его пороге.