Анатолий Гусев - Хунхуз

– Но относится к смерти как к еде или сну – тоже удивительно.

– У каждого свои обычаи, – согласился Веймин.

– Так простишь ты их. Пусть они уезжают далеко, на юг, например.

– Что они там будут делать, Се Ляо Гай? Слонов воровать? На юге лошадей нет.

– Так всё же? – настаивал я.

Лю Веймин долго молчал, курил свою трубку, потом сказал:

– Что ж, если ты так настаиваешь, Се Ляо Гай, пусть так и будет. Пойдём.

– Куда?

– К конокрадам. Они же нас ждут.

Шли мы недолго, примерно в пол версте от посёлка, действительно без всякого конвоя, трое хунхузов сидели на земле, руками обхватив колени. Они вскочили, увидев нас, посчитав, видимо, что их пришли убивать.

Лю Веймин оглядел их пронзительным взглядом и сказал что-то грозное на китайском языке. Конокрады недоумённо смотрели на него и глаза их расширились от изумления. Лю Веймин повторил свои слова уже менее грозно. Трое хунхузов бросились на колени и долго кланялись мне и Веймину, говоря слова благодарности, потом встали и быстро пошли к лесу.

Лю Веймин повернулся ко мне:

– Ты доволен, брат мой?

– Ши, се се (да, спасибо), – сказал я как мог по-китайски, – а то я бы переживал о их гибели.

После этого случая, простые хунхузы, они называют себя ди сюн ди, что значить «являющиеся братьями», смотрели на меня с явным восхищением, мой авторитет вырос в их глазах, и они стали на самом дели мне друзья. После этого я поверил, что не один из них не причинит мне ничего дурного.

А смерти, я думаю, китайцы боятся, как и все, просто они более послушны и дисциплинированны.

16.12.2020г.

Вагон с французским шампанским

Наступила зима, сопки покрылись снегом.

Хунхузов в лагере Лю Веймина почти не осталось – подались в города проматывать добычу, вознаграждая себя за летние труды. Весной все соберутся опять.

Такое зимовье хунхузы называют ди ин цзы – земляной лагерь, потому что некоторые фанзы врыты в землю. Обычно лагерь тщательно скрывают и сидят в нём всю зиму как в тюрьме, никуда не выходя, что бы не выдать его расположение. Ведь там храниться весь арсенал хунхузов, их казна и всё прочие имущество братства. Но Лю Веймина это не касалось. Где его ставка знали все и со всем руководством, как китайским, так и российским у него были хорошие отношения.

Китайская фанза – это двухкомнатный дом, разделённый на кухню и жилое помещение, стены сделаны из глины вперемешку с рубленой соломой, столбы и балки оформляют крышу, крытую тростником, потолка не было, и на поперечных балках сушат одежду. Но главное в фанзе это кан. От очага на кухне, вдоль стен тянется широкий деревянный настил, обмазанный глиной, в нём спрятаны трубы, по ним тёплый воздух и дым выходит наружу через высокую трубу рядом с домом. Ночью на кане спят, днём – едят, пьют, играют в карты или просто сидят и курят трубку.

Вот и мы сидели на кане за маленьким столиком, скрестив ноги по-турецки, и пили зелёный чай с всякими сладостями. Мы – это я, Сергей Павлович Верещагин, горный инженер, китайцы зовут меня Се Ляо Гай или просто капитан, иногда Се сяньшэн (Се господин), глава местных хунхузов Лю Веймин и гостивший у него Хэ Яочуан, глава другого объединения хунхузов. Он промышлял разбоем на реках Амур, Сунгари и Уссури, но этим летом его изрядно помяли китайские войска и наши казаки, потерял много своих людей и вынужден был искать спасения в лагере Лю Веймина. Это был человек приятной наружности, ему было не больше тридцати лет, а, скорее всего, 27-28. И он прекрасно говорил по-русски. Все главари хунхузов в Маньжурии и Приморье говорят на русском языке, владея им в той или иной степени, но Хэ Яочуан говорил на нём не только правильно, но и почти без акцента.

– Ну, рассказывай, капитан Флинт, – сказал я, – как ты с Амура доплыл до Уцзими?

– Да хорошо, что доплыл. Если бы не казак один с Игнашево, Пахом его зовут, мог бы и не доплыть.

– Пахом Игнатьевич Иволгин? Откуда ты его знаешь?

– Я его не знаю, – ответил Яочуан, – он меня знает.

– Не говори загадками, пожалуйста.

– Слышал ли ты, капитан, об Амурской Калифорнии?

– Конечно, слышал. И Пахом мне о ней рассказывал. У меня целая тетрадь исписана его воспоминаниями. Её ещё называли республика на Желтуге.

– Да. Так вот на Желтуге я прожил с родителями около года, пока её не разгромили китайские войска. Мне тогда было лет шесть или семь, я мало, что помню.

– Постой. Твоего отца звали Хэ Цзиньхэй?

– Это так.

– Тогда всё понятно, откуда тебя Пахом знает.