Тейн де Фрис - Рембрандт

Можно ли удивляться, что после такого безумного напряжения, огромного труда и многочисленных забот в его душе наступил перелом. Он уже не так часто вспоминает Саскию. Он жаждет одного — покоя, глубокого, холодного, целительного покоя; но только на время, чтобы потом с новыми силами взяться за работу. Это диктует ему честолюбие, такое же неистовое и требовательное, как и прежде.

Покой, тишина, возможность сосредоточиться. Первый раз в жизни чувствует он в этом потребность… Он задумывается и снова рассматривает себя в зеркало.

Ему исполнилось сорок четыре года. Он стискивает зубы. Неужели жизнь его отныне пойдет под гору? Нет, он этого не хочет! Он должен снова подняться к вершинам искусства!

Но кто же подарит ему покой и мир, кто облегчит ему путь к повой жизни, которой он так сильно жаждет?

Как-то среди ночи Хендрикье услышала шум в прихожей.

Она садится в постели и прислушивается.

Тяжелые, шаркающие шаги; глухое бормотанье…

Она узнает — это голос Рембрандта.

Откидывает одеяло и зажигает свечу. Испуг сковывает ее движения. Почему Рембрандт вдруг бродит по дому среди ночи? Уж не заболел ли? Все ли благополучно? Сейчас она встанет и поглядит, что случилось. Тревога и решимость подгоняют Хендрикье. Она быстро сбегает вниз по лестнице.

И в прихожей она увидела его. Держа подсвечник в вытянутой вверх дрожащей руке, он водит им вдоль степ, на которых развешаны его картины. Он словно что-то ищет. Глаза его лихорадочно блестят. Сало свечи капает на его пальцы и одежду.

Хендрикье прикладывает руку к сильно бьющемуся сердцу.

Вдруг она вскрикивает сдавленным голосом: Рембрандт уронил подсвечник и, испустив какой-то странный возглас, упал на колени. Хендрикье поспешно ставит свечу, сбегает со ступенек и бросается к Рембрандту. Он лежит, сжав кулаки и упершись головой в стенной ковер; скрюченное тело его сотрясается от беззвучных рыданий.

Хендрикье не узнает себя. От ее робости не осталось и следа; она опускается на колени рядом с Рембрандтом, склоняется над ним и окликает его по имени. Участие, любовь, тревога теплой волной наполняют ее душу. Она протягивает к нему руки, нежно и сильно обхватывает его за виски и прижимает к себе. И вот впервые, впервые в жизни гладит она эту темную мужскую голову, тянется нецелованными губами к спутанным седеющим непокорным прядям волос. Он страдает, страдает… Как помочь ему?

— Это ты… Хендрикье?

Услышав свое имя, она пугается. Он часто называл ее по имени, но так, как сейчас, он никогда не произносил его. В голосе Рембрандта неуверенность, удивление и радость. Она не в силах ответить. Она лишь обвивает руками его шею. Странное, неизведанное чувство восторга охватывает ее, когда этот одинокий и непонятный ей человек, прильнув к ее груди, дает волю слезам; лаская ее, он растерянно, но с бесконечной нежностью повторяет ее имя. Она чувствует, как его слезы капают на ее обнаженную шею; различает в полумраке широкое, смуглое лицо; в безмерном удивлении и робкой радости он поднимает голову, и она целует эти морщины, прорезанные горем; оба счастливы в своей муке, счастливы, хотя в глазах у них стоят слезы. Теперь она принадлежит ему, он держит ее в своих объятиях; она стала неотъемлемой частью его молчаливого, мрачного существования; это первое объятие навсегда разрушает стену страха и отчужденности между ними.

На теплой широкой постели снова раздается страстный шепот Рембрандта:

— Хендрикье… жена моя, моя Хендрикье…

Она улыбается. Она не видит его, но знает, что он заметил ее улыбку. Эту первую боль испытала она ради него и готова была бы испытать любую боль; его благодарность, его радость сторицей вознаградили ее за мгновение страха. Как он мужественен и щедр в своей нежности! Он говорит ей такие слова, которые отныне и навеки свяжут ее с ним; подарив ему счастье, она чувствует, как оно, удесятеренное, возвращается к ней.

— Рембрандт, муж мой…

Поцелуи, любовные объятия, нежный шепот… И снова самая полная близость, безграничное счастье.

Губами он нежно касается ее глаз.

Но вот уже брезжит рассвет. Лежа щека к щеке, они просыпаются. Мелкий дождик тихо шуршит по оконным стеклам.

С улыбкой смотрят они друг на друга. Теперь она видит его глаза — темные, блестящие. Вот он склоняется над ней в долгом поцелуе, и она трепещет от ожидания.

— Хендрикье, моя милая…

— Мой Рембрандт…

Его рука лежит на ее плече.

— Теперь ты будешь со мной, Хендрикье? Ты ведь навсегда останешься со мной, правда?