Тейн де Фрис - Рембрандт

Титус доволен. Но какая-то беспредметная тревога гложет его. Он отказался от проникновения в неведомое, от поисков и нащупывания и с удвоенным рвением обратился к знакомому и испытанному. Он полюбил роскошь, тратил много денег на одежду, таскал в дом горы мебели и безделушек; он приобрел для шпаги портупею из шитой золотом парчи. Портупея обошлась ему в сумму, на которую раньше вся семья жила полгода. Он подарил Корнелии драгоценные камни и золотую цепь, которые она не отваживалась надевать и заперла в шкаф. Вместо них она носила коралловое ожерелье Хендрикье. Но все это объяснялось не только страстью Титуса к роскоши; тут был и известный расчет. На амстердамцев его размах производил впечатление, и слава его росла.

Если на каком-либо аукционе показывалось его смуглое лицо, мелкие торговцы картинами тотчас же умолкали; с крупными же Титус тягался с ожесточением, стараясь отторговать у них заинтересовавшее его произведение искусства. Он испытывал сладость мести, вспоминая, как все эти разжиревшие, ненасытные хищники терзали и топтали ногами его отца. Ибо что бы он ни делал, какие бы перемены ни происходили в его жизни и как бы они ни убивали лучшее, что в нем было, любовь к отцу никогда не умирала. Она проявлялась и в восхищении его гением, и в жалости к нему за все его страдания, обостренной застарелой жалостью к самому себе; порой любовь к отцу проявлялась в жажде отомстить его мучителям. Титус не забывал, что в мастерской, находящейся над его лавкой, сидит утративший жизненные силы седой отец, уже не способный вкусить сладкий мед удовлетворения. Каждая внушительная цифра, каждая крупная сумма, названная Титусом на аукционе, странно волновала его. Эта игра была одной из немногих его страстей; иной раз он просто готов был рычать от ненависти и гордости. По он мастерски владел собой. Он чувствовал, что может управлять собой, как вздумается, управлять своим телом, этим источником низменных инстинктов и разнузданных привычек, и это вселяло в него сознание такого превосходства над другими, которое далеко оставляло за собой честолюбивые мечты его невеселой юности.

…Мечты и их осуществление. Око не вызывает в нем чувства благодарности. Кому и за что он должен быть благодарен? Он знает лишь чувство удовлетворения достигнутым. Строптивая судьба во всем покорилась ему. Страх неведом ему теперь; ничто так не лечит, как упорный труд. Ему смешон былой страх перед богом, перед жизнью. А страх перед женщиной его даже и не смешит более. Вспомнить только об Аннетте, девушке из вертепа на окраине города, которая танцевала перед ним… До чего же она потешалась над его нерешительностью, над его стыдливостью! Как давно это было! Во всех городах, где бывает Титус, он находит женщин, которые предлагают себя. К ним отправляются целой компанией, как в кабак. Подобные женщины являются попросту предметами обихода. Физическая природа человека требует своего: ее удовлетворяют. Она требует самых разных вещей: носового платка, когда схватишь насморк, стакана теплого вина или крепкой ароматической соли, когда плохо себя чувствуешь; драгоценной пряжки, которую прикрепляешь к платью или к шляпе, когда хочешь пофрантить — из блажи, без всякой нужды.

Титус ван Рейн не лучше других, которые так поступают, и столь же мало отдает себе в том отчет, как и они. Некогда женщина представлялась ему окутанной непроницаемой тайной, как шлагбаум, наглухо преграждающий жизненные дали, а на поверку — только плечами пожимаешь: и это все?..

Титус возвращался, утомленный шумно проведенным вечером в трактире «Герб Франции». Он размышлял о молодом Иоханнесе де Баан и его гравюрах, которые, по мнению Титуса, обладали, пожалуй, большими достоинствами, чем вещи Людольфа Бакхойзена, доставленные на рынок неутомимым Клеменсом. Никогда не знаешь, стоит ли рисковать. Мода капризна, и Титус принимал это в расчет.

А почему бы не рискнуть? Деньги творят чудеса, а денег — непочатый край. Голландия — богатая страна. Потрясения во внутренней и внешней торговле отнюдь не истощили ее денежных ресурсов. Истый делец не упустит свою долю.

Титус погрузился в расчеты. Деньги Тиции Коопаль принесли ему счастье. Казалось, что материнскую миссию тетушки теперь взяла на себя Фортуна — прекрасная богиня, властно парящая над земным шаром. Такой видел ее в своем воображении Титус, такой изобразил ее на своей гравюре Дюрер. Титус повесил эту гравюру как символ у себя над письменным столом. Баловень судьбы… Он невольно поднес руку к белому перу, развевавшемуся на его шляпе; посмотрел на серебряные пряжки туфель, блеск которых не тускнел даже в сумраке ночи; плащ его ниспадал с плеч красивыми складками, одежда из плотного сукна плотно облегала фигуру. Титус походил на любимца бога войны, на завоевателя мира.