Тейн де Фрис - Рембрандт

Не прошло и двух лет, как он выплатил долг Тиции Коопаль. В доме на Розенграхте он восстановил дисциплину и порядок. Поручил Корнелии вести хозяйство. Каждый вечер она представляла ему счет, и он досконально проверял, не превысила ли она положенную ей сумму расходов, проявляя строгость, которая самого его удивляла больше, чем кого бы то ни было. Кухарка настолько боялась его, что не решалась воровать. Деловые книги и переписку он вел сам, не нанимая для этого писца, как другие. Его почерк был теперь намного увереннее, чем в старых книгах. Он держал бразды правления в собственных руках, и в этом был секрет его нынешнего благоденствия.

Частые поездки в Гаагу, Дордрехт, Утрехт отнимали много времени и сил. Досуга для размышлений и чтения, требовавшего какого-то умственного усилия, у него не оставалось. И для жены тоже… будь у него она. Титус всем обязан был только себе и своей энергии. Даже немногие часы, которые он отводил для отдыха, и те шли на пользу дела: появляясь в кругах художников, в их кабачках, он приобретал связи с новыми знаменитостями, а это, в свою очередь, означало расширение клиентуры.

Два лихорадочных, и в то же время два богатых содержанием года. Титус все старался предусмотреть. Корнелии исполнилось семнадцать лет. Он начал копить для нее приданое. Сам он о женитьбе не помышлял, но девушка должна выйти замуж, — так уж ведется, и он позаботится о том, чтобы присмотреть Корнелии достойного жениха.

Вот и потекла по-новому жизнь, еще в недавнем прошлом такая тяжкая; она стала суматошней, не оставляла времени для грез и мечтаний, но полна была блеска и таила неожиданные широкие возможности. Жажда деятельности и сознание, что он приобрел вес и влияние в деловом мире, помогли Титусу изжить прежнюю пассивность. Теперь все обстояло по-иному. Стоило, например, кому-нибудь из его коллег в Хауде поинтересоваться тем или иным художником, как оказывалось, что Титус не только знает, где его найти, но уже и свидание с ним назначил. А если в Амстердаме тщетно искали какую-нибудь редкую картину, Титус раздобывал ее в Лейдене или Дельфте. Он часто говаривал, что в почтовой карете или на почтовом судне заключает больше сделок, чем у себя в лавке. Его привлекательная внешность играла при этом немаловажную роль. В поездках он среди незнакомых людей приобретал выгодных клиентов, которые потом искали встреч с ним; многие из них подолгу ждали, пока представится возможность увидеться с ним. Все это требовало напряжения сил, неутомимости, зоркого глаза и чуткого уха. Проявлять нерешительность нельзя было даже в тех случаях, когда предлагаемая для покупки вещь вызывала сомнение. Страстность, с какой Титус вел свои дела, наложила печать на его черты. Надевая перед зеркалом брыжжи или глядясь в полированный тазик у цирюльника, он сам поражался происшедшей с ним перемене. Все мечтательное, юношеское, что было в его лице, исчезло, уступив место жестким складкам; исчезла ребяческая улыбка, губы стали тоньше от постоянной улыбки дельца, которую он усвоил; скулы резче выдавались; когда он сжимал зубы, на щеках выступали желваки, придававшие лицу решительное и властное выражение.

Ночами в почтовой карсте или в уединении морских и речных переездов Титус разрешал себе часок поразмыслить о самом себе. От этого ему иной раз становилось горько, особенно, когда он вспоминал, что всего несколько лет назад был еще мечущимся в отчаянии учеником в великой и безжалостной школе жизни, искал в книгах и в церкви избавления от страха перед жизнью, хозяином которой хотел стать. Теперь же он думал, что достаточно некоторого самообуздания, некоторого умения владеть собой и лишь одной благосклонной улыбки фортуны, чтобы забыть о муках юности. Прошлое тает бесследно, словно облачко, оставляя по себе жемчужный туман легкой грусти. По вот все атаки отбиты, и внезапно чувствуешь, что ты старик. Не телом, а душой. В то самое время, как крепнут мускулы, уносится прочь диво первых взлетов возвышенных мыслей, и место их властно занимает земное: заботы о материальном процветании, о земных благах, суета жизни. Некоторое время человек наблюдает все это с удивлением, еще не доверяя происшедшей перемене. Но, увы, она оказывается свершившимся фактом. Становишься хозяином собственных сил, узнаешь себя и научаешься управлять собой, как инструментом. То, что было некогда источником страданий, в поисках чего ты обыскивал небо и землю, — уже позади; все, чему ты поклонялся и что проклинал, изжило себя. Быть может, так и должно быть…