Александр Вовк - Фронтовичок

Всенародные торжества на улицах Ленинграда могли сравниться, разве что с самой Победой – ещё в том, уже далеком для подросших детей историческом сорок пятом году. По крайней мере, именно так мне тогда и представлялось. И, впрямь, когда ещё все люди вокруг так дружно смеются и радуются, когда плачут все подряд, куда ни глянь, и обнимаются даже незнакомые, когда ещё в плотной людской толпе можно услышать задорные крики «Ура!», свидетельствующие о переполнении души самыми светлыми чувствами. Когда ещё на ветру полощется множество кумачовых знамен? Когда из репродукторов разносятся любимые песни? И современные, и военных лет, и патриотические, и лирические! Другими словами, всё это и составляло чудесный, подлинно всенародный, ненадуманный праздник! Праздник радости и счастья сильного и свободного народа.

*

Помолчали. Потом Алексей Петрович продолжил:

– Вообще, те дни я помню хорошо. С лучшими друзьями, однокашниками по артиллерийской академии, Санькой и Димкой, я, как и все, предался праздничному ураганному веселью. И это, невзирая на трудности с дипломным проектом (не успевал закончить в срок).

Тот год для меня, Серёжа, считался годом важных перемен. Я с товарищами только вступал в самостоятельную жизнь! Заканчивались пять лет учебы в Военной Артиллерийской Академии. Как-то я рассказывал тебе. Обычно в ней учились бывалые офицеры. Причем, хорошо зарекомендовавшие себя, перспективные. Но для эксперимента пару раз набрали мальчишек, окончивших десять классов. Среди этих счастливцев оказались и мы. Прошло почти пять лет, и подошёл наш выпуск! Золотые офицерские погоны, назначение в неизвестность, героическое преодоление трудностей, наконец, женитьба (в моих планах уже тогда она занимала важное место).

Но в тот момент я ещё следил за вялыми набегами темных невских волн на вылизанные ими гранитные ступени набережной. Эти волны всегда действовали на меня магически – успокаивали и одновременно воодушевляли. И вот я слышу:

– Димку лучше за смертью посылать, а не за мороженым, – это Санька вернул меня в реальность, в которой упомянутый Димка уже приближался к нам с цветными упаковками вкуснейшего мороженого-эскимо на плоских палочках.

– Не злись! С такими усилиями я мог бы Зимний взять! Народу-то, море! Всё сметают, чуть ли не с колёс! Я, было, пристроился за бутербродами с красной рыбой, но очередь такая, что побоялся слюной подавиться!

– Ладно, уж! Давай хоть эскимо! Мой желудок теперь от чего угодно отказаться не в силах! Я и тебя бы слопал, но ты где-то задержался.

Все сосредоточились на подтекающем мороженом, но очень скоро Санька не выдержал затянувшегося молчания и прицельного чмокания вытянутыми губами:

– Ребята! А долго еще будут день Победы отмечать?

– Ты календарь когда-нибудь видел? – съехидничал Димка. – Ну, где месяцы, дни недели…

– Я – совсем не о том! В каком году перестанут?

Мы уставились на Саньку, а Димка не утерпел и отвесил ему:

– Всем известно, что кости у тебя без мозга, но полагали, что хоть мозг без костей! Нашел время свои глупые вопросы задавать! Фронтовики услышат – заодно и нас убьют!

– Да, вас-то, между прочим, не жалко, – ретировался Санька, – вы на меня, на лучшего и проверенного друга, как на врага народа напустились! А разве у нас на какие-то вопросы табу наложено? Или только на те, которые вам не по душе?

– Гляди ты, каких слов набрался, философ! Друг ты наш, якобы проверенный!

– Ребята, а если серьезно! Не вечно же будут эти праздники продолжаться… Куликовскую битву давно не отмечают… Даже забылась со временем. Смотрите, по всему Ленинграду памятники в честь 1812 года встречаются, но ведь и Бородино парадами, кажется, не отмечают. А тогда, сколько памятников в честь победы понастроили. Всякие Нарвские ворота, Казанский собор… Я мелочи даже не вспоминаю. Вон, как чтили, но успокоились же со временем! Привыкли! Вот и эта победа когда-нибудь забудется. Сами знаете – мальчишки в войну уже не играют, как мы когда-то. Теперь они – почти все космонавты! Другие времена – другие примеры перед глазами, другие ценности! Разве не так? Вот пройдет еще лет двадцать пять, уйдут последние фронтовики, уйдут блокадники, кто вспоминать-то станет? Только историки-специалисты. Ну, в самом деле, кому будет интересна давнишняя война, все её беды и страдания давно умерших людей? Каждому поколению для мучительных воспоминаний и душевных страданий собственного опыта предостаточно! Разве я не прав?