Ольга Андреева-Карлайл - Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации [litres]

Клара сказала бабушке, что, несмотря на проблемы с деньгами, к ее огромному сожалению, работать на винограднике она не может, поскольку не переносит солнца. Бабушка ответила, что и она, и Поль – члены семьи и до тех пор, пока у нас будет, чем поделиться, они получат свою долю. Клара возразила, что всегда зарабатывала на жизнь сама. Она планировала найти на острове работу секретаря, но если не получится, то уедет в свободную зону в Тулузу к своим друзьям, семье Модильяни. Бабушка со свойственной ей настойчивостью убеждала Клару, что здесь, в Сен-Дени, в этом затерянном краю, ей и маленькому Полю будет гораздо лучше, чем в Тулузе, – в больших городах голод начнется раньше.

Затем Клара вдруг начала рассказывать, как познакомилась накануне на пляже с офицером-австрийцем. В Вене он был видным адвокатом, и благодаря хорошему образованию его произвели в офицеры немецкой армии. Когда в первый раз он подошел к ней на пляже, где она загорала у пирса, она сначала уклонилась от разговора с ним. Однако потом она поняла, что у него австрийский акцент и он выглядит вполне цивилизованным. Манеры у него были благородные, и в конце концов они разговорились.

Офицер сказал Кларе, что капитуляция Англии – всего лишь вопрос нескольких недель. В Европе воцарится новый политический порядок, возобладают лучшие черты нацизма – социальная дисциплина и любовь к семье. Под благотворным влиянием нового порядка даже их русские союзники приобщатся к культуре. Клара была под впечатлением от этого разговора и теперь хотела знать, что об этом думает бабушка, убежденная социалистка.

Я очень удивилась, услышав, что Клара разговаривала с человеком в немецкой форме. Я-то думала, что в нашей семье никто так не делает! Я видела, как Чернушки убегали вместе с детьми, когда немцы начинали гладить малышей по голове или пытались дать им шоколадку, чтобы завязать разговор. Видно было, что бабушка тоже поражена, но Клара напомнила, что она из Триеста, то есть частично тоже австрийка. Как же она может повернуться спиной к соотечественнику?

Бабушка очень внимательно отнеслась к рассказу Клары о том, как австрийцу видится будущее. Она напряженно слушала и не могла поверить своим ушам. Стараясь скрыть свои сомнения, чтобы не обидеть Клару, она спросила, рассказывал ли ей офицер о политической ситуации в Австрии. Правда ли, что там арестовывают евреев только за то, что они евреи? Но офицер ничего не сказал о том, что происходит в стране, он говорил только о будущем.

Когда мы пришли в Шере, погода испортилась. С юга набежали черные тучи – как только мы переступили порог дома Лютенов, хлынул дождь. Жюльена и Мориса дома не было – они недавно ушли на пляж. В тот день в доме Лютенов было невесело: мадам Дюваль заболела, а кроме того, Лютены были очень расстроены поражением Франции, хотя и старались этого не показывать. Мадам Лютен даже воздержалась от своих обычных саркастических замечаний в адрес олеронцев. Ее муж считал произошедшее поучительным. Война была проиграна из-за того, что французам не хватает дисциплинированности и они слишком озабочены тем, чтобы получать от жизни удовольствие. Быть может, немцы научат их, что такое порядок.

Я была рада скрыться в библиотеке. Мы принесли книги, которые Жюльен давал нам почитать, и я стала искать новые. В библиотеке было свежо и прохладно. Там я чувствовала себя ближе к Жюльену. Книги я выбирала тщательно, водя пальцем по полкам с поэтическими сборниками. Это были книги в белой мягкой обложке, сквозь целлофановые обертки были видны соблазнительные названия. Жюльен давал их мне одну за другой, и потихоньку я познакомилась с Бодлером, Верленом и загадочным Малларме. Но без Жюльена мне не хотелось их брать. Я перешла к шкафам мадам Дюваль, где нашла красивое старинное издание пьес Мольера. Вскоре меня позвала бабушка, было пора уходить. До последней минуты я надеялась, что Жюльен и его кузен вернутся с пляжа – дождь загонит их домой. Я прислушивалась, не зазвучат ли их голоса, но юноши так и не пришли.

Перед уходом мы с бабушкой поднялись немного поговорить с мадам Дюваль. Ставни в ее комнате были закрыты. Мадам Дюваль казалась такой маленькой на огромной кровати красного дерева. Говоря с бабушкой о войне, она расплакалась: “Когда немцы вошли в Париж, я впервые в жизни порадовалась, что месье Дюваль уже умер”. Когда мы уходили, на сердце у меня было тяжело. Было видно, что мадам Дюваль очень больна. Клара была не в восторге от этого визита, Лютены ей не понравились. Единственное, что она сказала: “Они очень милы, но от них пахнет нафталином”.