Виктор Иутин - Кровавый скипетр

– Что там, мамо? Что там? – выглядывая в окно и наблюдая страшную суматоху, спрашивал с интересом четырехлетний княжич Владимир. Ефросинья взяла его на руки, отнесла от окна, ничего не ответив.

– А где тата? – продолжал вопрошать мальчик.

– Тата собирается на войну, – коротко ответила Ефросинья, не испытав при этих словах ни гордости, ни страха, словно уже смирилась с грядущей судьбой. Понимала она, что сил противостоять Москве нет и князь обречет себя и семью свою на гибель, ежели не убежать в Литву.

Спустя неделю несколько сот ратников были готовы к выступлению. Андрей Старицкий, облаченный в кольчугу и панцирь, с надеждой взирал на свое немногочисленное воинство, понимая, что ему поможет лишь чудо. Некоторые из бояр предпочли почету и сану жизнь – так боярин Ростовский, надеясь с помощью предательства выслужиться, тайно отправил гонца в Москву с вестью, что старицкий князь собирает ратников и хочет бежать.

На воеводском совете царит напряжение. Доложили, что к Старице движутся из Москвы два полка, и день назад они уже были на Волоке.

– Уходить надо, княже! – напрямую говорили бояре. – Старицу нам не удержать…

– В Литву аль в Новгород!

– Новгород, чай, рад будет снова от Москвы отойти! Пошлем гонцов к ним впереди себя, дабы ворота открыли тебе тотчас!

Все понимали, каковы отношения между Новгородом и Москвой, и решили, что Новгород – единственный кроме Литвы путь к спасению. В тот же день от Андрея Старицкого новгородским дворянам были отправлены послания:

«Великий князь мал, держат государство бояре, и яз вас рад жаловать…»

В суматохе и шуме собирался двор. Набивали сундуки ненужной рухлядью, грузили их в возки и телеги, собирали обоз. Народ на улочках слезно глядел на это бегство, из толпы кричали:

– На кого оставляете нас? Москвичам на поругание оставляете! Ой, горе! Наказал Господь!

Вереница ратников во главе с боярами и князем выходила из города, все крестились, оглядываясь на Успенский собор. Лихой люд, как только ушли ратники, принялся грабить княжий двор.

– Матунька, а куда мы едем? – лежа головой на коленях Ефросиньи, спрашивал Владимир, сладко и безмятежно позевывая – мальчика укачало в возке.

– До Новгорода две недели пути, княже! Не поспеют за нами московские полки! – говорили воеводы, ехавшие рядом с конем Андрея Иоанновича. Островерхие шишаки их блестели на солнце, как и вычищенные до блеска кольчуги.

– Ежели обоз бросим, быстрее пойдем, – предположил Оболенский.

– Не бросим! – злобно ответил Андрей Иоаннович. – Реже привалы будем делать!

Тогда же среди детей боярских прошел ропот, мол, из-за сундуков и ларцов с рухлядью положим головы свои, и в ту же ночь лагерь, что стоял под Торжком, покинули первые перебежчики. Товарищи, оставшиеся с князем, не осуждали их и не выдавали, ибо в душе понимали все – дело было гиблое и не каждый готов был за него отдать свою жизнь.

А тем временем в Старицу доставили письмо митрополита, пришедшее слишком поздно. Митрополит Даниил, верный слуга Елены, писал в послании: «Слухи до нас доходят, что хочешь ты оставить благословение отца своего и прародителей своих гробы, и святое свое отечество, и жалование великого князя Иоанна Васильевича всея Руси, жалование и любовь государыни, великой княгини Елены, и обещание им в верности; помысли, сможешь ли ты столько найти, сколько можешь потерять. Хочешь стать против государя и всего закона христианского? Ты бы те лихие мысли оставил, божественных законов не рушил. Поехал бы ты к государю без всякого сомнения, а князь великий послал к тебе Дософея, владыку сарского и поддонского».

Дософею некому было передать сие послание и слова Даниила, и он вернулся в Москву ни с чем.

Тем временем в Коломне, где стояли высланные старицким князем полки, стало известно о бегстве Андрея Иоанновича и приближении к Старице московской рати. Юрий Андреевич Оболенский, пожилой и дельный боярин Андрея Иоанновича, узнав, долго молился пред иконами, кланяясь до пола. Его младший брат, друзья и близкие уходят вместе с князем, да, видать, с малыми силами, а за ними по пятам движется с большим войском сам Телепнев. Времени раздумывать не было, и Юрий Андреевич твердо решил, что поднимет своих ратников и, ежели пойти в обход Москвы, можно за несколько дней догнать Андрея Иоанновича.

– Буди всех наших, сбираемся в путь! Надобно до рассвета выступить! – приказывал он своему слуге и вскоре сам уже облачался в панцирь. Все слуги были заняты сборами, потому князь одевался сам. Прицепив саблю, застыл на мгновение, подошел к углу с иконами, торопливо перекрестился, задул свечи. И уже хотел было выходить, как услышал за дверью, где стояла стража, какую-то возню, звуки борьбы и тут же застыл, приготовившись вырвать саблю. Дверь отворилась, и в горницу вступили три ратника с копьями, а с ними сам Дмитрий Бельский, облаченный в кольчугу.