Виктор Смирнов - Колокол и держава

…В библиотеке владыка засиделся до ломоты в пояснице. Выйдя из собора, направил стопы в свои палаты, когда навстречу ему в слабом свете луны метнулась темная фигура:

– Владыка святый! Дозволь покаяться!

– Кто таков? – сурово вопросил Геннадий.

– Поп Наум с Редятиной улицы.

– Аль у тебя своего исповедника нет?

– Дело тайное, нельзя другому! – шепотно молвила таинственная фигура.

Что-то в голосе Наума насторожило владыку.

– Ладно, ступай за мной!

Едва переступив порог владычной кельи, Наум кинулся архиепископу в ноги и дурным голосом возопил:

– Грех на мне великий!

– Не блажи, дело сказывай! – поморщился архиепископ.

Собравшись с духом, Наум начал свой рассказ. Ошеломленно внимал ему Геннадий, не веря своим ушам. Да и как поверить тому, что здесь, в его епархии, свила свое змеиное гнездо еретическая секта отступников!

– А принес сию заразу жидовин Схария, – покаянно гундел Наум. – С той поры собираемся втайне то у одного, то у другого. Народ по большинству духовный, но есть и миряне. Сначала про церковь злословили, потом богохульствовать начали.

– О чем говорили?

– Страшусь молвить, владыка, – потупился Наум.

– Говори, пес!

– Троицу не признаем, ибо есть только один Бог, Творец земли и неба. Про Христа говорили, что не Бог он вовсе, а смертный человек, на кресте распятый. Еще говорили, что Мессия еще не родился, когда же он родится, то назовется Сыном Божиим не по естеству, а по благодати, так же как Моисей, Давид и другие пророки.

– Дальше!

– Хулы извергали на Деву Марию. Чудотворцев осмеивали. Рассуждали, что жизни за гробом не бывает. Еще говорили, что все архиереи по мзде поставлены, а потому неправедны. И про тебя, владыка святый, судачили, будто бы ты заплатил великому князю за поставление две тысячи рублей.

«Откуда прознали?!» – ахнул про себя Геннадий. Деньги он и впрямь передал в государеву казну.

– А это что у тебя? – Геннадий указал на истрепанную тетрадку, которую Наум судорожно мял в руках.

– Махазор – псалтырь жидовская, – протягивая тетрадку, отвечал поп. – Мы по ней молимся. Христианских праздников не признаем, а только иудейские. И Пасху еврейскую празднуем.

Брезгливо взяв в руки тетрадку, Геннадий стал ее перелистывать. То был сборник праздничных молитв на главные иудейские праздники: Рош ха-Шана, Иом-Киппур, Суккот, Песах.

– Сам давно еретичествуешь?

– Почитай, десятый год.

– А почему сейчас решил признаться?

– Вечор напились мы до изумления, – размазывая катившиеся градом слезы, продолжал Наум. – Начали безобразничать. Над иконами глумились, зубами грызли, дурную воду на них спускали, в отхожее место бросали. Потом черную ворону поймали, повязали ей деревянный крест на шею и отпустили. Говорили, раз про монахов в Писании ничего не сказано, то и ворона может монахиней быть. Утром, как вспомнил вчерашнее, в страх пришел великий, вот и решил покаяться.

– Побоялся, что другие проговорятся?

Наум опустил голову.

– Ладно, с тобой я после разберусь. Назови прочих еретиков.

– Гридя Клоч с сыном Самсонкой, – зачастил Наум, – дьяк Борисоглебский, Григорий, протопоп софийский. Были еще попы Денис и Алексей с Михайловой улицы, да Ивашка Максимов, да Мишук Собака, да Васюк Сухой, зять Денисов. Только теперь все они на Москве обретаются. Денис с Алексеем там в большую силу вошли, один в Архангельском соборе служит, другой – в Успенском.

Ошеломленный владыка надолго умолк. Из тяжелого раздумья его вывел дрожащий голос Наума:

– Владыка святый, а со мной что будет?

– Доносчику – первый кнут!

– Смилуйся, господине, у меня семья восемь душ! – зарыдал Наум.

– Ладно, не скули, – смягчился Геннадий. – Подумаю, что с тобой делать. А покамест никому ни полслова! К завтрему составишь мне полный список еретиков и тех, кто здесь и кто на Москве обретается. И про все ваши кощунства тоже напишешь. Принесешь сюда, как стемнеет. Уразумел?

– Все сделаю, владыка! – лобызая пересохшими губами подол владычной рясы, пролепетал Наум.

Как только за доносчиком закрылась кованая дверь, Геннадий пал на колени перед домашним киотом. С иконы «Спас в Силах» укоризненно глядел на него Христос в хитоне и гиматии, будто говоря: как же ты мог так оплошать? Тень сочувствия почудилась архиепископу в лике Богородицы Оранты с молитвенно поднятыми руками. Но с особой надеждой воззрился он на икону Николая Мирликийского новгородского письма. Лысоватый святой, похожий на пожилого купца, хитровато щурился, будто говоря: «Думай, сыне, думай!»