Владислав Бахревский - Морозовская стачка

— А ведь брезжит! — встрепенулся Анисимыч.

— Что?

— За окном, говорю, брезжит.

И обрадовался. Легонько чмокнул Катю в щеку, набросил зипун, ноги в валенки и осторожно выскользнул из каморки.

Было у него в Орехове заветное место. Любил на мосту одиноко постоять. Переметенная снегом Клязьма внизу. Тропинки наискосок от серых, как воробьиная стая, зуевских деревянных домишек к кирпичным утесам бумагопрядильной фабрики — каменному дьяволу, мельнице, где вместо зерна перемалывают людей. Над трубами, как из преисподней, столбы клубящегося, густого, тяжкого дыма и пара. По Орехову цепочкой двухэтажные дома купцов, низ каменный, верх деревянный. Внизу лавки, вверху жилые комнаты. Рабочие казармы в предутреннем сумраке страшны, громоздки, как тюремные замки.

И слева — город, и справа — город, хоть ни Зуево, ни Орехово городским достоинством не почтены. Одно имя этому скопищу фабрик, домов, трактиров, лавок — Громада. И на всю эту Громаду один он выискался, чтоб замахнуться. Как знать, ударить, может, и не придется, но ведь хоть замахнуться-то должен кто-то? Стенька Разин на все царство не побоялся руки поднять, а уж эта Громада, какую и представить себе невозможно.

Как медленно светает.

Заскрипел резко и тяжело снег. К мосту двигался обоз.

Довольно полуночничать, в окошках вспыхивает, преломляясь сквозь морозные узоры, свет. Печи начинают топить. Скоро на работу.

— Нехай! — крикнул по-разински Анисимыч и показал кулак кирпичному дьяволу.

Пустое озорство, а спокойней на душе стало.

Вечером Петр Анисимыч вынес в коридор любезный свой «Вестник Европы».

— Мужики, — сказал курильщикам, — хотите, почитаю?

Куда как книжка хороша.

— Отчего ж не почитать — почитай, — согласились. — Только давай и баб позовем, им тоже охота книжку послушать, особливо если про Чуркина.

— Не про Чуркина, про Стеньку Разина.

— Так он же — проклятый разбойник. Ему анафему в церквах говорят.

— Кто говорит-то, смекните!

— Известное дело, кто — попы!

— А Стенька, это самое, попов и душил и топил, потому как боярам они да купцам — первые подпевалы.

Драматическая хроника о Разине занимала в книге больше ста страниц, написана белыми стихами, но читал ее Анисимыч так, словно заветную тайну открывал. Половину прочитал, изнемог, хотел до завтра отложить, а все просят:

— Анисимыч, уважь. Еще почитай. Стенька-то!.. Мы думали — злодей и душегуб, а он нашего поля ягода, за бедных стоял.

Квасу принесли чтецу, чтоб голос не пропал.

Допоздна засиделись. А на следующий день из другой казармы пришли.

— Не откажи, Анисимыч, в нашей казарме про Степана Тимофеевича почитать.

Пошел к соседям. В два вечера управился. А тут новые ходоки, с фабрики Викулы.

Разговоры после чтения не шуточные. Все хвалят Стеньку, все его жалеют. «За что же, — говорят, — анафеме такого народного заступника предали?»

Привели этак Петра Анисимыча в одну казарму, а сторожем в ней Гаврила Чирьев. Как из Глухова вернулся, искал Анисимыч Гаврилу, да не нашел. Видно, тот не больно хотел встречи. Знал небось, что старый приятель ищет его.

Рукав у Гаврилы пустой. Глянул на Петра Анисимыча глаза отвел и тотчас будто спохватился и убежал куда-то.

Начал Анисимыч свое чтение. Вдруг крик, визг. Слышит — знакомый голос:

— Вижу! Вижу! Быть мору и гладу! Взирай с прилежанием, тленный человече, како век твой проходит и смерть недалече! Текут время и лета во мгновение ока, солнце скоро шествует к западу с востока.

В конце коридора провидица, с ней рядом бабы ее черные и Гаврила Чирьев. Голос у провидицы хриплый, на морозе все пророчествует, ну, Анисимыч тотчас и решил: была не была! Зазвенел во весь свой огромный козлетон, а слова как раз горячие пошли:

Провидица от неожиданности и примолкла. Спохватилась, заверещала, да ей кто-то из молодых такое загнул, пыхнула, как черная клуша, — и вон, грозя всему белому свету.

А как домой возвращался Петр Анисимыч — встретили. У балаганов. Двое дорогу загородили, а третий — в стороне, правая рука в кармане — сам Лачин. Оглянулся Петр Анисимыч назад — четвертый. Отскочил к балагану, прижался спиной к бревнам.

— Подходи! Одного из вас, но порешу! — и руку за пазуху! А там — «Вестник Европы», ненадежное оружие.