Кристин Ханна - Четыре ветра [litres]

Она спрыгнула в густую траву и замерла, испугавшись, что ее услышали, но в доме было по-прежнему темно и тихо. Пробралась к сараю и вывела один из старых велосипедов сестер. Оказавшись на улице, она села на велосипед и покатила к выезду из города.

Для местных жителей были привычны эти бескрайние черные ночи, когда путь освещают лишь звезды, белые искорки в темном мире. Вокруг не было домов, и несколько миль Элса ехала, не видя ничего, кроме темноты.

Вот и старый амбар. Она оставила велосипед на траве у дороги.

Он не придет.

Конечно, не придет.

Элса помнила каждое сказанное им слово, пусть их было совсем мало, мельчайшие черточки его лица. Улыбку, которая будто начиналась с одного края и постепенно расползалась по губам. Бледную запятую шрама на челюсти и чуть выступающий резец.

Ты мне снилась.

Давай встретимся сегодня.

Ответила ли она ему? Или просто стояла, онемев? Она не помнила.

Но вот она здесь одна-одинешенька перед заброшенным амбаром.

Какая же она дура.

Ей придется дорого заплатить, если ее поймают.

Она сделала шаг, галька заскрипела под подошвами коричневых полуботинок. Впереди маячил амбар, месяц будто поймал на крючок конек крыши. Шифер кое-где обвалился, в траве валялись доски.

Элса обхватила себя руками, словно замерзла, хотя на самом деле ей было жарко.

Как долго она простояла здесь? Ее начало подташнивать. Она уже готова была сдаться, как вдруг услышала шум мотора, повернулась и увидела приближающиеся фары.

Раф ехал слишком быстро, рискованно. Из-под колес летела галька. Он посигналил.

Он, должно быть, резко нажал на тормоз, потому что машина внезапно остановилась. Вокруг автомобиля взвихрилось облако пыли.

Раф торопливо выпрыгнул из машины, не выключив фары.

– Элс, – сказал он, широко улыбаясь, и показал ей букет фиолетовых и розовых цветов.

– Т-ты принес мне цветы?

Он достал из машины бутылку:

– И джин!

Элса не знала, чем ответить на такие подношения.

Он протянул ей цветы. Она посмотрела ему в глаза и подумала: «Вот оно». Сейчас она готова была заплатить любую цену.

– Я хочу тебя, Элс, – прошептал он.

Она залезла в кузов вслед за ним.

Он уже расстелил одеяла. Элса чуть разгладила их и легла. Только тоненькая ниточка света тянулась к ним от лунного серпа.

Раф лег рядом.

Она чувствовала его тело рядом со своим, слышала его дыхание.

– Ты думала обо мне?

– Да.

– Я тоже. О тебе. Об этом.

Он начал расстегивать лиф ее платья.

Тело горело от его прикосновений. Внутри будто разматывался клубок. Она не могла ничего поделать, не могла скрыть возбуждения.

Он задрал платье и приспустил ее панталоны, ночной воздух ласкал кожу. Все это возбуждало – ночная прохлада, собственная нагота, его руки.

Ей хотелось трогать его, пробовать его на вкус, говорить ему, где ей хочется – где ей нужно, – чтобы он ее трогал, но она молчала, страшась насмешек. Что бы она ни сказала, все, конечно, окажется неправильным, не подобающим леди, а она так хотела сделать его счастливым.

Он вошел в нее прежде, чем она успела подготовиться, резко задвигался, застонал. Несколько секунд спустя он обрушился на нее, вздрагивая и быстро-быстро дыша. Прошептал что-то неразборчивое ей в ухо. Она понадеялась, что-то романтическое.

Элса коснулась его щетины, легонько, он, наверное, и не почувствовал.

– Я буду скучать по тебе, Элс.

Элса быстро отвела руку.

– Ты уезжаешь?

Он открыл бутылку джина и сделал основательный глоток, потом протянул бутылку ей.

– Родители заставляют меня ехать в колледж.

Он перевернулся на бок и, опершись на руку, посмотрел на нее. Она глотнула обжигающей жидкости и прикрыла рот рукой.

Он снова отпил из бутылки.

– Мама хочет, чтобы я закончил колледж и стал настоящим американцем. Что-то в этом роде.

– Колледж, – грустно сказала Элса.

– Да. Глупость, правда? Не нужны мне эти книжные знания. Я хочу увидеть Таймс-сквер, и Бруклинский мост, и Голливуд. Учиться на своем опыте. Повидать мир. – Он вновь приложился к бутылке. – А ты о чем мечтаешь, Элс?

Она так удивилась вопросу, что не сразу ответила.

– Наверное, о ребенке. О своем доме.

Он ухмыльнулся:

– Ну, такое не считается. Женщина, мечтающая о ребенке, – это все равно что зерно, мечтающее прорасти. А о чем еще мечтаешь?

– Ты будешь смеяться.

– Не буду. Обещаю.

– Я хочу быть смелой, – еле слышно прошептала она.

– А чего ты боишься?

– Всего, – сказала она. – Мой дедушка был техасским рейнджером. Он всегда говорил мне быть стойкой и бороться. Но за что? Я не знаю. Вот, я сказала это вслух, – какие глупости.