Саймон Скэрроу - Кровь Рима

Катон сделал глоток и задумался.

— Я ходил в императорскую библиотеку, прежде чем мы покинули Рим, чтобы посмотреть, какие письменные источники о Парфии и Армении я смогу найти.

— О, да. Книги. Ты сможешь решить любую проблему, читая книги, — криво усмехнулся Макрон. — Где-то там должен быть ответ.

— Смейся над ними, как хочешь, но кое-какая полезная информация все же была. Не так уж много… Там был маршрут, оставшийся от кампании Антония. Для хорошего чтения мало годится. Я понятия не имел о масштабе Парфии, пока этот человек не преодолел расстояния между городами и мелкими поселками, которые он встречал. И согласно источнику этого человека, который составил маршрут, он оставил запись о том, что наши легионы едва ли проникли на треть пути в их империю. Он также описывает огромные пространства пустыни и многие дни между возможностями набрать воды для людей и корм для лошадей. А потом появился враг. Они редко вступали в открытый бой, предпочитая преследовать и изводить наши колонны и убивать патрули и отставших.

— Тогда давай помолимся богам, чтобы Корбулон не пошел в Парфию, а сосредоточил свое внимание на Армении и выполнял приказы императора.

Катон сделал глоток и посмотрел в свою чашу, мягко взбалтывая содержимое. — Он не будет первым римским полководцем, искушаемым перспективой завоевания славы на востоке.

— И я уверен, что он будет не последним. Но мы мало что можем с этим поделать, парень. Я всего лишь центурион, а ты трибун, командующий его охранным эскортом. Мы здесь, чтобы подчиняться приказам командующего, а не цитировать советы из пыльных свитков в Риме. Сомневаюсь, что Корбулон отнесется к этому очень доброжелательно.

— Ну да. Вполне. Что бы ни случилось, я подозреваю, что наша новая кампания не будет короткой.

— Я могу жить с этим. — Макрон осушил свою чашу и вытер губы тыльной стороной волосатой руки. — Эта часть мира теплая и комфортная по большей части. Вино дешевое, а пироги еще дешевле. — Он посмотрел на дверь, ведущую в следующую комнату. — Эх, не то чтобы я в поисках такого рода вещей.

Катон ухмыльнулся. — Центурион Макрон, что с тобой случилось? Петронелла превратила тебя в нового человека. Я едва узнаю тебя.

— При всем моем уважении, командир, не пошел бы ты в одно место. — Макрон откинулся назад и сложил мощные руки на груди. — Я тот же солдат, что и раньше. Никаких изменений. Только немного седины вокруг висков, и еще… немного мучают боли в суставах. Но я готов к последней кампании. Если она продлится столько, насколько верны твои опасения.

— Последняя кампания? — Катон приподнял бровь. Он знал, что Макрон служит в легионах более двадцати шести лет. Он имел право на увольнение и денежное вознаграждение, которое положено ему. Если он, конечно, этого хотел. Но Макрон откладывал с уходом со словами, что время еще не пришло. Нет, пока ему еще оставалось несколько лет хорошей военной службы. И Катон был этому рад. У него была почти суеверная потребность иметь Макрона рядом с собой, когда он отправлялся на войну, и он боялся того дня, когда его друг,

наконец, демобилизуется и уйдет в отставку в какое-нибудь сонное захолустье, пока Катон в одиночестве продолжит свою карьеру. — Он заставил себя переключить свои мысли.

— Интересно, что об этом скажет Петронелла? Если эта кампания состоится на самом деле, она не будет рада разлуке с тобой.

Макрон пожал плечами.

— Это то, что она должна принять, раз уж она решила связаться с солдатом.

— Должен сказать, ты очень учтив.

— Так уж повелось. Она это знает и понимает.

— Тогда она действительно хорошая женщина.

— Да, так оно и есть. — Макрон налил остатки вина в их чаши. — И когда я, наконец, уйду из армии, я буду гордиться, что она станет моей женой.

Катон широко улыбнулся. — Интересно, а вы об этом думаете вместе?

— Мы уже все обсудили. Не могу жениться, пока я еще служу. Но самое меньшее, что я могу сделать, это гарантировать ей все необходимое, если со мной что-нибудь случится. Я составил завещание. Просто нужен свидетель, если ты не возражаешь, господин?

— Возражаю? Я с удовольствием это сделаю, — Катон поднял свою чашу. — За долгую и счастливую совместную жизнь. Конечно, с учетом требований военной службы.

Макрон изобразил хмурое выражение лица. — Да иди ты!

Затем он поднял свою чашу и стукнул по чаше Катона. — И вам долгой и счастливой жизни. Тебе и Луцию, обоим.

Они повернулись к ребенку и увидели, что он упал вперед, положив голову на сложенные руки, с закрытыми глазами и глубоко и ровно дышал.