Георг Эберс - Каракалла. Иисус Навин

Однако же Филострат потребовал, чтобы его выслушали. Он объяснил, что нельзя ожидать никакого результата от посредства третьего лица, кроме погибели ходатая.

— Каракалла, — продолжал он, обращаясь к Мелиссе, — страшен в своем гневе: никто не может этого отрицать, однако же в последнее время тяжкие страдания сделали его раздражительным, недовольным человеком, который относится очень строго к поведению своей свиты. Женская красота не производит на него ни малейшего впечатления, — да и без того многое служит к ограждению этой прелестной девушки. Он узнает, что достойнейшая из женщин, супруга главного жреца, в доме которого он гостит, принимает участие в судьбе Мелиссы и что я сам, друг его матери, держу ее сторону. Напротив того, его мстительность не знает границ и не может быть обуздана никем; кто же возбудит ее, того не защитит от жесточайшей участи даже заступничество Юлии Домны. Если ты не знаешь, то я тебе скажу, девушка: он убил своего брата Гету, хотя его мать защищала его своими объятиями. И теперь спрашиваю тебя в третий раз: готова ли ты жертвовать всем для своих близких? Имеешь ли ты мужество кинуться в пасть льва?

Мелисса крепче прижалась к Веренике, и из ее побелевших губ вырвались тихие, но решительные слова:

— Я готова, и он меня выслушает.

— Дитя, дитя! — в ужасе вскричала матрона и выпустила девушку из своих объятий. — Ты не знаешь, что тебе грозит! Тебя ослепляет блаженная уверенность неопытной юности, и я вижу перед глазами кровь твоего сердца, чистую и красную, как кровь молодого ягненка… Я вижу… О дитя, ты не знаешь смерти и ее ужасов!

— Я знаю ее, — возразила Мелисса с лихорадочным волнением. — Я была свидетельницей смерти самого дорогого мне существа — моей матери. Разве не все потеряла я с ее кончиной? Однако же надежда осталась в моей душе, и каким бы свирепым убийцей ни был Каракалла, он не сделает мне ничего именно потому, что я так беззащитна. И притом: что я такое? Кому нужна моя жизнь? А между тем, чего лишусь я с погибелью отца и братьев, которые оба находятся на пути к славе!

— Но ведь ты невеста, — с живостью прервала ее матрона. — Притом ты недавно говорила, что жених тебе дорог… А он? Он, без сомнения, любит тебя, и если ты погибнешь, то горе омрачит его молодую цветущую жизнь.

Мелисса закрыла лицо руками и громко воскликнула:

— Так укажи мне другой путь! Я готова решиться на все, но ведь не существует другого средства, и, если бы Диодор был здесь, он, конечно, не запретил бы мне поступить таким образом, так как то, к чему побуждает меня сердце, составляет мою обязанность, и это единственный верный путь. Но Диодор лежит больной, ум его помрачен, и я не могу просить у него совета. Ты же, благородная госпожа, в глазах которой я вижу так много доброты ко мне, не растравляй моих ран. То, что мне предстоит, слишком тяжело! Но я все — таки сделала бы это, я попыталась бы пробиться к ужасному человеку даже в том случае, если бы никто мне не помогал.

Вереника выслушивала это излияние сердца с переменчивыми чувствами. В глубине души она возмущалась против мысли отдать это чистое, прекрасное, достойное любви создание в жертву ярости тирана, испорченность которого была столь же велика и безгранична, как и его могущество; однако же и она не видела другого средства для спасения художника, который успел приобрести ее расположение. Ее великодушному сердцу была понятна решимость девушки искупить жизнь своих близких своей собственною кровью. Она сама способна была сделать то же самое в подобном положении. Притом она сознавала, что была бы счастлива, если бы она нашла подобное настроение в своей собственной дочери. Поэтому она уступила, и из ее губ вырвалось восклицание:

— Ну так делай то, что ты находишь правильным!

Благодарная и как бы освобожденная от тягостного бремени Мелисса снова бросилась на грудь Вереники, которая, со своей стороны, начала думать, каким образом уравнять трудный путь для девушки, насколько это зависело от нее.

Она обстоятельно, как будто дело шло о ее собственной дочери, начала советоваться с Филостратом; и между тем как из зала, где пировали мужчины, до них доносился беспрерывный шум, было решено, что она сама проводит девушку к жене верховного жреца, брата ее мужа, и там будет дожидаться возвращения Мелиссы от императора.

Филострат назначил подходящий час, сделал разные указания насчет подробностей и затем пожелал получить некоторые сведения относительно молодого художника, насмешливость которого навлекла такую беду на его родных.