Георг Эберс - Каракалла. Иисус Навин

— Да, да, тебе тоже хотелось бы, чтобы она была еще с тобою. Ты тоже зовешь ее, как это делал я вчера вечером у ее могилы, и она велела поклониться тебе хорошенько. Слышишь, скворинька? Клюнь, клюнь еще старика в палец, он знает, что ты хочешь этим сказать, и ему не больно. Я был там с нею один, и Селена спокойно смотрела на нас с высоты. Вокруг был гомон и крик, а я все — таки слышал голос умершей. Она была совсем близко от меня, и ее бедная душа показала мне, что она все еще расположена ко мне благосклонно. Я снес туда под плащом кувшинчик с нашим лучшим библосским вином, и как только я помазал камень памятника и вылил благородный напиток, почва всосала его в себя, точно чувствовала жажду. Не осталось ни одной капли. Да, скворинька, умершая приняла мой дар; и когда я затем опустился на землю, чтобы думать о ней, она дала мне несколько ответов на мои вопросы. Мы болтали друг с другом, как в те времена, ты знаешь. Мы вспомнили и о тебе тоже; впрочем, я уже передал тебе ее привет. Не правда ли, ты понимаешь меня? И говорю тебе, скворинька, теперь наступят лучшие дни.

Здесь он с быстрым, досадливым движением повернулся от птицы, потому что в мастерскую вошла раба с ячменною похлебкой.

— Ты? — спросил резчик с удивлением. — Где же Мелисса?

— Она, конечно, придет, — тихо и нерешительно отвечала старуха.

— Глубокая тебе благодарность за предсказание, — засмеялся художник.

— Как можешь ты шутить! — проговорила старуха, запинаясь. — Я хотела… Но прежде ешь, ешь… Печаль и заботы вредны на тощий желудок.

Герон сел за стол и начал хлебать суп, но очень скоро бросил ложку и вскричал:

— Невкусно так — есть одному!

Затем он бросил удивленный взгляд на Дидо и раздраженным тоном продолжал:

— Что тебе еще тут нужно и что значит это вытягивание и одергивание платья? Опять разбито какое — нибудь блюдо? Так оставь эти проклятые потряхивания головой и говори наконец!

— Ешь сперва, ешь! — повторила рабыня, отступая к двери, но Герон с энергичною бранью подозвал ее к себе, и когда она плаксиво начала своею обычною поговоркой: «Такая уж моя доля горькая», к нему вернулось веселое расположена духа, в каком он находился в это утро, и он вскричал: — Да, да, мне прислуживает дочь знатного господина; и если бы императору вздумалось в Сирии посвататься за твою сестру, то теперь у меня в услужении была бы его свояченица. Однако я прошу оставить этот вой. В продолжение тридцати лет вы могли убедиться, что я вовсе не людоед, и потому признайся же наконец, чего недостает в кухне, а затем иди и позови девочку.

Человек несвободный, может быть, прав, отсрочивая грозу до крайности, потому что положение дел может каждую минуту измениться, а хорошее и дурное приходит к нему только извне. Так и рабыня ухватилась за буквальный смысл вопроса Герона, и так как в кухне действительно случилось нечто замечательное, то она вздохнула и рассказала, что приходил какой — то человек из подчиненных начальника полиции и спрашивал, не здесь ли Александр и где его мастерская.

— И ты хорошо описала ему дом? — спросил Герон.

Старуха отрицательно покачала головой, снова начала теребить свое платье и робко отвечала:

— Аргутис был при этом и подумал, что от начальника полиции нельзя ожидать ничего хорошего. Поэтому он что — то дал ему и отослал его к Солнечным воротам.

Здесь Герон прервал старуху таким сильным ударом по столу, что похлебка в миске заволновалась, и гневно вскричал:

— Вот так — то бывает, когда с рабами обращаются как с равными себе и они начинают мудрить! Глупость может испортить хорошее утро. Знай, что начальник полиции — важный господин и, может быть, знаком с Селевком, отцом умершей, портрет которой написал Александр. Портрет производит шум. Шум! Что я говорю! Как безумны люди, которым дано восторгаться этим произведением. Они восхищались и тем, что до сих пор, бывало, выставлялось в доме бальзамировщика. Я довольно часто ворчал на мальчика за то, что он охотнее бывает везде, чем здесь. Но на этот раз можно гордиться, имея такого сына! И вот начальник полиции посылает своего писца или кого — нибудь в этом роде, наверное, для того, чтобы заказать портрет свой или своей жены или дочери мастеру, написавшему изображение Коринны, а раб его собственного отца — ведь это значит совсем потерять ум — оставляет вестника счастья с носом и сбивает его с толку. Я проучу Аргутиса! Но, может быть, еще теперь… Ступай и приведи его!

При последних словах Герон снова отбросил ложку в сторону и вытер бороду, но когда увидел, что Дидо, все еще прикованная к месту, стоит перед ним и теребит свое серое платье служанки, то крикнул на нее, к которой относился обыкновенно ласково и снисходительно, с таким гневом, что старушка съежилась и с громким визгом, согнувшись, попятилась к двери.