Георг Эберс - Каракалла. Иисус Навин

Среди этих мыслей она долгое время напрасно ожидала возвращения матроны и христианки.

Наконец ее взгляд остановился на свертках книг, на которые указывала ей Вереника. Они лежали в прекрасном алебастровом ящичке на подставке из черного дерева. Если бы это были прекрасные писания христиан, говорившие о жизни и смерти их Спасителя! Но каким образом могли бы попасть сюда подобные вещи? Первый ящик был наполнен сочинениями Филострата, и она взяла сверток с героическими рассказами, о которых он сам говорил ей.

С любопытством разглаживала она папирус палочкою из слоновой кости, и ее внимание привлек веселый разговор между виноградарем и его финикийским гостем.

Она бегло просмотрела начало; но скоро дошла до того места, про которое говорил ей Филострат. Он хотел изобразить в Ахиллесе фигуру Каракаллы таким, каким представляло ему цезаря снисходительное воображение. Но это не был портрет, он только показывал, каким желала бы видеть изображенного там человека его мать.

Там говорилось, что гнев, сверкавший в глазах героя, даже и в спокойном состоянии показывал, что он готов скоро разразиться. Но при подобном взрыве герой казался еще привлекательнее обыкновенного для тех, которые его любили. Афиняне чувствовали к нему такое же расположение, какое они имели ко львам; хотя цари зверей нравились им и в спокойном состоянии, но доставляли им еще большее удовольствие, когда с яростным желанием борьбы бросались на быка, дикого кабана или какого — нибудь другого зверя, способного защищаться.

О да, Каракалла тоже довольно беспощадно нападал на свои жертвы! Ведь не более как несколько часов тому назад она видела, как он наносил удары Аврелию!

Далее Ахиллес будто бы говорил, что разгоняет свою тоску, когда ради своих друзей преодолевает самые страшные опасности.

Но где же были друзья Каракаллы?

Под этим словом могло здесь подразумеваться разве только римское государство, так как для него цезарь во всяком случае подвергался — как она слышала не от одного только него самого — многим тяжелым трудам и опасностям.

Здесь она заглянула немного назад и нашла там следующее место: «Но так как он был склонен к гневу, то Хирон давал ему уроки музыки; этому искусству присуща сила умерять запальчивость и гнев. Ахилл без труда усваивал законы гармонии и пел, аккомпанируя себе на лире».

Все это вполне соответствовало правде, и завтра ей придется увидеть все то, что дало Филострату повод к рассказу, что когда Ахилл обратился к Каллиопе с просьбою наделить его даром музыки и поэзии, то она одарила его обоими талантами на столько, насколько требовалось, чтобы оживить пиршество и разогнать тоску. Он также был и стихотворцем и прилежно занимался поэзией, когда после войны предавался отдохновению.

Несправедливое порицание, направленное против человека, к которому лежит сердце женщины, всегда увеличивает ее склонность к нему, а неосновательная похвала, напротив того, заставляет ее судить о нем с большею строгостью и легко превращает нежную улыбку в насмешливую.

Так и изображение Каракаллы, вознесенного на степень Ахилла, заставило Мелиссу пожать плечами при представлении о человеке, которого она боялась; и между тем как в ней возникло сомнение даже относительно музыкальных способностей императора, юношески свежий, звучный, как колокольчик, голос Диодора еще прекраснее и чище раздавался в памяти девушки.

Наконец образ возлюбленного окончательно вытеснил воспоминание о цезаре, и Мелисса заснула, воображая, что она слышит свадебные песни, которые вскоре запоют юноши и девушки для нее с Диодором.

Было уже поздно, когда Иоанна посоветовала ей лечь в постель. Незадолго до восхода солнца ее разбудила Вереника, которая желала немного отдохнуть и, прежде чем лечь, сообщила ей, что Аврелий чувствует себя лучше. Матрона еще спала, когда Иоанна доложила Мелиссе, что ее ждет раб Аргутис.

Христианка обещала передать своей госпоже поклон Мелиссы. Когда обе они вошли в соседнюю комнату, садовник только что принес туда свежие цветы. Между ними находились три розовых куста, на которых вполне распустившиеся цветы перемешивались с полуразвернувшимися и со свежими бутонами. Мелисса застенчиво спросила, позволит ли ей госпожа Вереника сорвать один цветок, — ведь их тут такое множество. Христианка отвечала, что все зависит от того, для какой цели предназначает она эти цветы.

— Только для больного трибуна, — вспыхнув, ответила Мелисса.