Георг Эберс - Каракалла. Иисус Навин

— Знаешь ли ты, как мы с матерью ездили в Антиродус и как она заставляла нас собирать раковины в маленькой гавани? Если бы она была еще жива теперь, то чего бы нам оставалось еще желать?

— Чтобы император уехал! — вырвалось из глубины сердца девушки. — Если затем Диодор снова будет здоров, если отец будет работать, как прежде, а я буду занята вышиванием возле него, пока не явится за мною Диодор, о тогда… Ах, если бы произошло что — нибудь в империи, что вызвало бы цезаря отсюда далеко, к самым дальним гиперборейцам!

— Это случится скоро, — уверял Александр. — Филострат говорил, что римляне останутся в Александрии самое большее с неделю.

— Так долго? — спросила Мелисса с испугом, но Александр успокоил ее с уверением, что семь дней пройдут скоро.

— Только, — продолжал он с живостью, — не следует спрашивать о будущем. Будем радоваться, что все идет хорошо.

Здесь он внезапно остановился и тревожно посмотрел на море, не вполне омраченное исчезающими уже тенями ночи. Мелисса посмотрела вдаль, туда, куда указывала его рука, и когда он в сильном волнении вскричал: «Это не лодка, это корабль и притом большой!» — она с беспокойством прибавила:

— Он подходит уже к Диабатре, скоро он будет у Альвеус — Стеганусе и пройдет мимо маяка.

— Но там на небе стоит утренняя звезда, и огонь на башне еще горит, — сказал брат. — Внешняя цепь гавани отворяется только тогда, когда он погашен. А все — таки корабль плывет по направлению к северу. Он, должно быть, вышел из царской гавани.

С этими словами он ускорил шаги, увлекая с собою сестру, и, когда через несколько минут они дошли до гавани, он вскричал с облегчением:

— Посмотри туда. Цепь еще растянута перед входом, я вижу это явственно.

— Я тоже, — отвечала с уверенностью Мелисса, и между тем как ее брат стучал в ворота крепко запертой гавани, перед которыми стояла какая — то колесница с прекрасною упряжью, она продолжала: — Да и никакой корабль — это говорил Эпагатос — не выходит до восхода солнца по причине скал; а тот корабль у маяка…

Но она не успела высказать свое предположение. Широкие ворота гавани с шумом отворились, и в них вошел отряд римских солдат, за которыми следовало множество александрийских полицейских стражей. Последние шли за арестантом, окованным цепями, с которым разговаривал какой — то знатный римлянин в военном уборе. Оба были высокого роста и худощавые, и, когда они приблизились к брату и сестре, молодые люди узнали в одном из них префекта преторианцев Макрина, а в другом, закованном в цепи, доносчика Цминиса.

Египтянин тоже заметил художника и его спутницу. При этом глаза его ярко сверкнули, и он с торжествующею насмешкой указал на море.

Маг Серапион убедил префекта предоставить египтянину свободу действия. В гавани еще ничего не было известно о низвержении Цминиса, и потому там охотно было оказано привычное послушание его приказу, когда он, побуждаемый магом и своею старою ненавистью, велел выпустить в море галеру, на которой находились резчик и его сын, несмотря на ранний час.

Герон и Филипп, с цепями на ногах, сидя на одной скамье с тяжкими преступниками, теперь работали веслами, а оставшиеся на берегу дети старого художника смотрели на удалявшееся судно. Мелисса смотрела на него безмолвно, с глазами, мокрыми от слез, между тем как Александр, вне себя, изливал свой гнев и свою горесть в бесплодных угрозах.

Однако же убеждения сестры скоро заставили его сдержаться и осведомиться насчет того, послал ли Макрин, согласно повелению императора, государственный корабль вслед за галерой.

Оказалось, что корабль послан, и успокоенные, хотя горько разочарованные, брат и сестра отправились домой.

Между тем солнце взошло, и улицы стали наполняться народом. Перед великолепным зданием Цезареума они встретили старого ваятеля Лизандра, который был другом еще их деда. Старик принял горячее участие в судьбе Герона, и, когда Александр робко спросил, что привело его сюда в такой ранний час, он указал во внутренность великолепного здания, где большой двор был окружен статуями императоров и императриц, и пригласил брата и сестру следовать туда за ним. Он не успел докончить к приезду Каракаллы свое произведение, статую Юлии Домны, матери императора. Но вчера вечером статуя была поставлена здесь, и он пришел теперь посмотреть, какой она имеет вид в новой обстановке.

Мелисса видела изображение Юлии Домны на монетах и в разных произведениях искусства, но сегодня ей было особенно интересно вглядеться в лицо матери человека, который так могущественно повлиял на судьбу ее собственную и ее близких.