Саймон Скэрроу - Римский орел. Орел-завоеватель

— Ну а по виду не с-скажешь. М-момент назад казалось, что ты вот-вот испустишь дух. Я даже подумал, что мне повезло и кто-то вместо меня по ошибке отравил тебя.

— Никакого яда, Цезарь. Я только что узнал, что у меня будет еще один ребенок.

Флавия покраснела и потупилась с подобающей скромностью. Цезарь потянулся за своим кубком и поднял его, глядя на чету Флавиев:

— У меня тост! Пусть новый Флавий, который появится на свет, служит своему императору столь же отменно, как его отец и, конечно, дядя.

Последовал кивок в сторону Сабина, который слабо улыбнулся. Остальные гости, собравшиеся в ярко освещенном пиршественном зале катувеллаунов, хором повторили тост, и Веспасиан склонил голову в знак благодарности. Все бы хорошо, но слова императора насчет отравления вновь напомнили ему об угрозе покушения, и он обозрел помещение, с подозрением присматриваясь к приглашенным бриттам. Вениций, старейшины триноватов и еще пара десятков знатных туземцев, явно чувствовавших себя не в своей тарелке, сидели по правую руку от императора, в некотором от него удалении.

— И куда подевалась эта негодная девчонка Лавиния? — пробормотала вполголоса Флавия, оглядывая зал. — Ведь я всего-то послала ее за стаканом воды…

Едкий аромат пряностей и еще более насыщенный запах соусов и готовящегося мяса наполнил ноздри Катона, когда они с Макроном вступили на открытую кухонную территорию позади большого пиршественного зала. Огромные котлы кипели на медленном огне над кухонными кострами, за равномерным горением которых следили покрытые потом полунагие рабы. Многочисленные повара, склоняясь к длинным деревянным столам, трудились над множеством блюд, предназначенных для императорского банкета.

— Что теперь? — прошептал Катон.

— Следуй за мной, вот и все.

Центурион подошел к дверному проему, связывавшему кухню с задней частью трапезной. По их приближении мускулистый дворцовый раб, наряженный в пурпурную тунику, предостерегающе поднял руку.

— Прочь с дороги! — рявкнул Макрон.

— Стой! — твердо ответил раб. — Без разрешения проход запрещен.

— Какое еще разрешение? — Макрон смерил его гневным взглядом. — С каких это пор раб преграждает дорогу центуриону?

— Прошу прощения, но проход через кухню запрещен всем, кроме кухонных рабов и прислуги пирующих. Попробуй пройти через главный вход.

— Что это за порядки? Кем установлены?

— Я получил приказ от самого Нарцисса.

— Нарцисса, а? — Макрон шагнул поближе и понизил голос. — Нам нужно немедленно увидеть легата Второго.

— Прошу прощения, господин, но без разрешения никак нельзя.

— Ладно, будет тебе разрешение.

Макрон левой рукой полез в поясной кошель и в тот момент, когда взгляд раба опустился, нанес правой снизу сокрушительный удар в челюсть. Голова раба откинулась, он обмяк и осел на настил.

— Ну, как тебе разрешение? — пробормотал Макрон, потряхивая кулаком и глядя на бесчувственное тело, распростертое у его ног.

Кухонные рабы испуганно вытаращились на грозного центуриона.

— Возвращайтесь к работе! — крикнул Макрон. — Живо! Пока я не разобрался с вами, как с этим болваном.

В первое мгновение никакой реакции не последовало, и Макрон сделал несколько шагов к ближайшей группе кухонной челяди, медленно доставая из ножен меч. Смекнув, чем пахнет промедление, повара и их помощники вернулись к работе. Макрон обвел территорию сердитым взглядом, давая понять, что не потерпит препон, и, убедившись, что все занялись своими делами, повернулся к Катону.

— Пошли, — спокойно сказал он и, наклонившись, чтобы не задеть головой притолоку, нырнул в пиршественный зал.

Катон последовал за ним — в полумрак, царивший за каменными, обегавшими зал опорами. Их тут же окутала духота.

— Держись позади, — велел Макрон. — Мне нужно разведать, что тут да как.

Он украдкой выглянул из-за толстой колонны. Огромный зал был освещен бесчисленными масляными лампами и высокими свечами, закрепленными в больших деревянных крестовинах, подвешенных с помощью блоков к смутно различимым вверху стропилам. Их янтарное сияние проливалось на головы и одеяния нескольких сотен гостей, восседавших и возлежавших на пиршественных кушетках, расставленных по всему периметру зала, кроме фронтальной его стороны. Перед ними тянулись столы, уставленные лучшими яствами, какие только могли приготовить императорские повара. Громкий разговор и смех заглушали голоса греческих певцов, выводивших что-то свое на помосте позади главного стола, за которым располагался один император. В пространстве между пирующими на прикрепленной к вбитому в пол стержню цепи с ревом метался медведь. Свора мохнатых собак носилась вокруг него, увертываясь от когтистых лап и норовя подскочить сзади, чтобы вцепиться в незащищенное место. Одна из них, чересчур осмелевшая, подвернулась под лапу и, с воем пролетев по воздуху, грохнулась на чей-то стол. Подносы, блюда, кубки — все полетело на пол. Завизжала перепуганная женщина — ее светло-голубая стола была забрызгана кровью.