Саймон Скэрроу - Римский орел. Орел-завоеватель

— Катон, слева! — крикнул Макрон.

Оптион инстинктивно нагнул голову, и широкое лезвие копья отскочило от верхушки его шлема. Правда, удар оказался так силен, что вызвал в глазах слепящую белую вспышку. В следующий миг зрение прояснилось, но голова еще кружилась, и, сцепившись с бриттом, юноша даже не понял, что повалило и его, и противника на липкую от крови траву. Катон лишь ощущал яростное дыхание бритта и вонь его немытого тела. В глаза ему бросилась синяя татуировка на плече дикаря, но прежде, чем он успел что-то предпринять, враг издал хриплый стон и откатился в сторону.

— Вставай, парень, — сказал Макрон, извлекая меч из тела убитого.

Встать удалось не сразу, и, пока Катон, тряся головой, чтобы унять головокружение, поднимался на непослушные ноги, центурион прикрывал их обоих своим щитом.

— Все в порядке?

— Так точно, командир.

— И ладно. Пошли.

Наступление шестой центурии несколько замедлилось, однако римляне, разя врага из-за сплошной стены щитов, неуклонно продвигались вперед. Теперь, когда толпа бриттов оказалась тесно спрессованной, их длинное оружие сделалось бесполезным, и они несли куда более тяжкие потери, чем атакующие легионеры. Больше того, уцелевшие римляне, которые все еще продолжали сражаться выше по склону, воодушевившись успехом товарищей, схватились с врагом с удвоенной мстительной яростью.

Торжествующих криков бриттов больше не звучало — они думали уже не о победе, а о спасении от безжалостных коротких мечей. В тесноте и давке короткий клинок — самое смертоносное оружие, и бритты падали один за другим. Ситуация усугублялась и тем, что многие из несмертельно задетых упавших оказывались, в силу все той же скученности, затоптанными или задыхались под грудами наваленных на них тел. Катон вернулся в строй и плечом к плечу с товарищами продолжал продвигаться вперед, прикрываясь щитом и производя колющие выпады. Находились бойцы, которые, поддавшись неистовству схватки, вопреки приказам выскакивали вперед и принимались рубить налево-направо. Для большинства это кончалось плохо. Вне строя, не прикрытые по бокам, они погибали, и товарищам приходилось переступать через их тела, что создавало для наступающих дополнительные проблемы. Катон очень боялся споткнуться о чей-нибудь труп и упасть, сознавая, что в таком случае ему уже вряд ли удастся подняться.

— Они дрогнули! — крикнул Макрон, возвысив голос над шумом и гамом, лязгом оружия, криками и стонами. — Им не удержаться!

И тут справа, над бурлящим морем людей и оружия возвысились приближающиеся со стороны лагеря римские штандарты.

— Подмога! — крикнул Катон. — К нам идет подмога!

Прибытие дополнительных сил решило дело. Зажатые с трех сторон сплошными стенами римских щитов, гибнущие в неисчислимом количестве бритты в конце концов побросали свои пики и устремились в том единственном направлении, куда еще можно было бежать, — к болоту. Стоило кому-то дать слабину и, в надежде выскользнуть из бронированных римских тисков, обратиться в бегство, как всех варваров охватила паника и ручейки преследуемых безжалостным врагом беглецов превратились в сплошной поток.

Теперь торжествующие кличи издавали легионеры. Какое-то время они гнались за перепуганным неприятелем, но тяжелое вооружение и доспехи вынудили их отказаться от погони. Тяжело дыша, опершись о поставленные на землю щиты, они приходили в себя после яростной схватки. Многие только сейчас заметили раны, на которые в пылу боя не обращали внимания. Руки и ноги Катона болели, колени подгибались, и больше всего ему хотелось растянуться на земле и хоть чуть-чуть передохнуть, но необходимость показывать пример подчиненным заставляла его стоять прямо, в готовности откликнуться на любой приказ. Макрон протиснулся к нему сквозь ряды усталых легионеров:

— Жаркая работа, а, оптион?

— Так точно, командир.

— Видел, как они под конец побежали? — рассмеялся Макрон. — Дали деру, как стайка девственниц на Луперкалиях! [7] Луперкалии — праздник очищения и плодородия в Древнем Риме, во время него жрецы обегали одну из семи возвышенностей, на которых построен Рим, — Палатинский холм. Теперь мы навряд ли услышим о Каратаке до самого взятия Камулодунума.

И в этот миг со стороны болота донесся такой пронзительный, ужасающий, полный ужаса и боли вопль, что все взоры разом обратились туда.

— Это еще что за хрень? — пробормотал Макрон, вытаращив глаза.