Саймон Скэрроу - Римский орел. Орел-завоеватель

— Да.

— Кто-то должен попытаться урезонить его, наставить на верный путь. Плавт боится его и не посмеет с ним спорить, а Гету Клавдий считает глупцом. Тут нужен кто-то другой.

— Вроде меня, не так ли?

— А почему бы и нет? Ты ему вроде бы нравишься, да и Нарцисс тебя уважает. Ты мог бы попробовать убедить его предпринять что-либо толковое, чтобы нас хотя бы как-то обезопасить.

— Нет, — решительно ответил Веспасиан. — Я этого делать не стану.

— Почему, брат?

— Если император не слушает Плавта, то вряд ли он вдруг прислушается ко мне. Плавт командует армией. Ему решать, надо что-то советовать Клавдию или нет, а я не хочу действовать через его голову. Давай прекратим этот разговор.

Сабин открыл было рот, чтобы попытаться переубедить упрямца, но знакомое с детства решительное выражение на лице Веспасиана остановило его. Если Веспасиан решал, что тема закрыта, любая попытка заставить его изменить свое мнение была пустой тратой времени. Сабин хотя и вел себя с ним покровительственно, как старший, более мудрый и проницательный брат, однако втайне, не желая признаваться в том даже себе самому, давно понял, что Веспасиан во всем превосходит его. Да и те, кто хорошо знал братьев, не могли не видеть разницы между спокойным, уверенным, волевым младшим Флавием и нервным, угодливым, раздражительным Сабином, привыкшим сызмальства скакать по вершкам.

Вслед за другими командирами Веспасиан направил лошадь вверх по склону к главным воротам. Он был доволен, что брат умолк, хотя то, что Плавта и его легатов глубоко озаботила слишком нахрапистая стратегия, взятая на вооружение нетерпеливым властителем Рима, было чистой правдой. Клавдий буквально заходился от избытка чувств, произнося пламенную (хотя и подпорченную заиканием) речь о том, что истинный военный гений сокрушает врага благодаря стремительному, неудержимому натиску. Спустя некоторое время Веспасиан просто перестал прислушиваться к его словам, переключившись на личные дела и заботы, о которых он размышлял и сейчас.

Разговор с Флавией, по существу, закончился ничем. Он добился от нее клятвы, но от подозрений, что она связана с заговорщиками, так и не избавился. Слишком много имелось странных фактов, трудно объясняемых случайными совпадениями. Поэтому легат чувствовал себя более чем скверно. Вступая в брак, они с Флавией поклялись друг другу в верности, и он до сих пор считал, что в основе семейных отношений должно лежать доверие между супругами. А потому появившиеся у него сомнения подтачивали эту основу, делая ее все менее прочной. В скором времени ему придется испытать ее еще и сообщением, что жизни императора грозит нешуточная угроза, о которой поведал Админий. И подобные неприятные сцены будут происходить между ними снова и снова, пока он начисто не оправдает ее в своем мнении… или не обнаружит доказательств ее вины.

— Я должен вернуться к моему легиону, — заявил Веспасиан. — Береги себя.

— Да сохранят тебя боги, брат.

— Хорошо, если бы нам не было нужды на них полагаться, — сказал Веспасиан и слегка улыбнулся. — Сейчас мы в руках смертных, Сабин. Судьба ныне всего лишь наблюдает за нами со стороны.

Он тронул коня каблуками и перешел на рысь, двигаясь вдоль понурой колонны легионеров, тащившихся по направлению к Камулодунуму. Где-то впереди их ожидал Каратак со свежей армией, которую он сумел собрать за подаренный ему Клавдием месяц. На сей раз вождю британских воинов предстояло драться на подступах к своей столице, и сражение, в котором сойдутся две враждебные армии, обещало стать самым жестоким и кровопролитным из всех, что состоялись до этого времени.

Буря продолжалась весь оставшийся день. Дороги и тропы, по которым двигалась армия, быстро превратились в полосы размокшей грязи, засасывавшей сапоги горбившихся под своей намокшей поклажей легионеров. Тащившийся позади обоз увяз окончательно, остановился и был оставлен под охраной вспомогательной когорты. К вечеру армия продвинулась не более чем на десять миль, и защитные земляные сооружения еще возводили, когда выбившийся из сил арьергард с трудом подтянулся к ставившимся на ночь палаткам.

Все улеглось только перед самым заходом солнца, и пробившийся сквозь разрыв в облаках яркий сноп оранжевого света озарил промокшие насквозь легионы, поблескивая на мокром снаряжении и отражаясь во взбаламученных грязных лужах. Заодно спала и влажная грозовая духота — воздух стал прохладным и свежим. Быстро покончившие с установкой палаток легионеры разделись, развесили плащи и туники сушиться на растяжках и принялись ужинать, сетуя на нехватку сухого валежника. Из вещевых мешков извлекался походный паек — лепешки и полоски сушеной говядины, разжевать которую было не легче, чем кожаную подметку.