Саймон Скэрроу - Римский орел. Орел-завоеватель

— Берегись! — крикнул Макрон, когда здоровенный варвар откуда-то сбоку устремился к Катону.

Предупрежденный оптион отвел свой щит влево, ударил нападавшего его бронзовым ребром в лицо и, почти не задумываясь, вонзил короткий меч в тугое брюхо, перекрутил там и выдернул. Бритт издал стон и рухнул набок.

— Славная работенка! — воскликнул пребывавший в своей стихии Макрон, пронзив грудь очередному бритту и пинком сбросив тело с клинка.

Двое или трое легионеров шестой центурии в пылу схватки выскочили вперед, но были остановлены ревом центуриона:

— А ну назад! Кому сказано, в строй! Я вас запомню!

Солдаты мгновенно вернулись в строй, не осмеливаясь встретиться с суровым взглядом своего командира. Похоже, в данный момент они боялись его куда больше, чем всех варваров, вместе взятых.

Сражение у частокола закончилось, и теперь бойцы Четырнадцатого теснили бриттов по откосу в их лагерь. Оказавшиеся в тисках бритты сражались с дикой, поистине устрашающей неистовостью отчаяния. Искаженные яростью лица, свирепые вопли словно бы наделяли их демонической силой, однако дисциплина и выучка все равно брали верх. Римский легион, действуя так слаженно, будто все бойцы его являлись частью некоего единого организма, неумолимо продвигался вперед, теперь уже по территории лагеря, сближаясь со Вторым легионом, в ходе наступления которого его шестая центурия оказалась на пятачке, отведенном для приготовления пищи. Там по-прежнему горели кухонные костры, и в сгущавшемся сумраке их кровавые отблески делали картину битвы еще более ужасающей.

Отвлекшись на это, Катон не заметил, откуда на его щит обрушился страшный удар, но сила его была такова, что юноша, не удержавшись на ногах, полетел прямо в костер, над которым был подвешен исходивший паром котел. Огонь, прежде чем его успела залить вода, опалил оптиону ноги, а вылившийся из опрокинувшегося котла кипяток обварил бок. Боль была такая, что он не сдержал крика, однако ни щита, ни меча при этом не выронил. Уже лежа, он получил по щиту еще один сильный удар и увидел над собой худощавого бритта с заплетенными в длинные косы космами и искаженным звериной ненавистью лицом. Варвар занес двойную секиру, и Катон вскинул меч Бестии, чтобы отразить удар, но его так и не последовало. Макрон вогнал свой клинок бритту под мышку почти по самую рукоять, так что тот умер мгновенно. Катон, закусивший губу, чтобы не взвыть от жгучей боли, смог лишь кивнуть ему в знак благодарности.

Макрон ответил быстрой улыбкой:

— Поднимайся.

Передний ряд центурии шагнул вперед, и на какой-то момент Катон оказался в зоне недосягаемости.

— Ты в порядке, парень?

— Жить буду, командир, — процедил юноша сквозь стиснутые зубы, превозмогая страшную, на грани помутнения сознания, боль.

Макрона эта бравада в заблуждение не ввела. За четырнадцать лет службы в армии он научился распознавать повреждения. Но он научился и другому — уважать право каждого реагировать на свои раны так, как он считает нужным. Он помог оптиону подняться на ноги и, не подумав, ободряюще похлопал Катона по спине. Юноша сжался, его пробрала дрожь, но спустя мгновение он уже совладал с собой в достаточной степени для того, чтобы, крепко держа меч и щит, начать снова прокладывать себе путь в первую шеренгу. Макрон, обхватив поплотнее рукоять меча, тоже поспешил туда, где шел бой.

Ход всего остального сражения за лагерь бриттов Катон воспринимал лишь смутно, настолько больших усилий требовало преодоление нестерпимого жжения в пораженных местах. Возможно, он убил кучу врагов, но впоследствии не мог вспомнить ни о чем таком с достоверностью. Знал лишь, что механически колол мечом и отражал удары щитом. А об опасности в те моменты не думалось вообще, главной задачей было не поддаваться боли.

Между тем по мере сближения двигавшихся навстречу друг другу римских когорт положение бриттов становилось все более отчаянным, и наконец многие, осознав, что битва проиграна, стали искать спасения в бегстве, взбираясь по боковым склонам и устремляясь в пока еще существующие проемы между сближающимися линиями легионов. Через некоторое время бегство стало паническим, и к тому времени, когда боевые порядки римлян сошлись, многие тысячи дикарей уже вырвались из тисков и рассеялись. В окружении остались самые злобные и отчаянные, решившие драться до последней капли крови.

Это не обычные ополченцы, понял Макрон, обменявшись ударами с немолодым воином — мускулистым, с поблескивавшим от пота торсом. На шее варвара красовалось массивное витое ожерелье из золота, очень похожее на снятый с тела Тогодумна трофей, который теперь (и по праву!) Макрон нацепил на себя.