Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Этот клич оказался весьма своевременным, ибо грозные мстители были полны решимости разнести в пух и прах все село.

— Это им даром не пройдет! Неужто стерпим такое?

— Кишки надо выпустить поганым мужикам!

— Вдесятером на одного! На это они способны, сволочи!

— Проучить негодяев!

— Помолчите, черт возьми! — заорал Балог. — Вы что, оглохли?!

Отряд Балога обступил выбившихся из сил в неравной схватке парней и самоотверженно прикрывал их при отходе. Чувство солидарности с пострадавшими товарищами удваивало силы, и рабочие успешно вели арьергардное сражение. Они бойко размахивали дубинками, время от времени выскакивая вперед и оттесняя наседавших деревенских. Встретив мощный отпор, те понемногу стали отставать и скоро прекратили свои наскоки. Держась на почтительном расстоянии, крестьяне еще долго следовали поодаль, желая убедиться, действительно ли землекопы уходят из села…

Солнце склонилось совсем низко, словно хотело получше разглядеть на землекопах их пропитанную кровью белую праздничную одежду…

Вардаи в глубоком раздумье расхаживал взад и вперед по кабинету. Заложенные за спину руки его нервно подергивались. Ясно было, что он чем-то обеспокоен и мучительно ищет решения какой-то трудной задачи. Дежери внимательно следил за его руками. И так увлекся, что даже ни разу не взглянул на его лицо. Руки куда красноречивее говорили о состоянии Вардаи, а что могло дать разглядывание суровых черт неподвижного лица? Достаточно некоторого самообладания, и лицо будет подчиняться твоей воле не хуже дрессированного животного. Власть интеллекта над выражением нашего лица слишком велика. Руки же, как чувствительный сейсмограф, с непогрешимой точностью фиксируют даже самое незначительное душевное волнение. И Дежери, следя за нервной игрой пальцев Вардаи, невольно подумал, что не лицо, не глаза, а руки — зеркало души человека…

— И у вас опять неприятности, дядюшка Пали?

Вардаи вздрогнул, словно его уличили в мальчишечьей проделке. Он и без того скорее напоминал попавшего впросак проказника, чем самоуверенного помещика, упивающегося своей властью и могуществом. Он остановился, нервно теребя бороду.

— Неприятности? Никаких неприятностей нет. Вот только… мне хотелось бы кое-что обсудить с тобой.

— Я весь к вашим услугам, дядюшка Пали.

— Понимаешь ли, братец… мы, старики… не ахти как сведущи в делах. Словом, не всегда можем разобраться в них. Коммерческой жилки не хватает и вообще не умеем делать деньги. Зато транжирить их мастаки…

Вардаи принужденно рассмеялся.

— А кто их умеет делать? К сожалению, никто.

— Вы, молодые, все-таки больше нашего разбираетесь в таких делах… Одним словом, на многое смотрите иначе, чем мы, старики. В особенности ты. Я люблю иной раз потолковать с тобой о делах. Да и тебе у меня есть чему поучиться. Ум хорошо, а два лучше. Молодые глаза зорче и видят дальше. Ты ведь знаешь, я всегда придерживался такого мнения…

— Но только чаще на словах, чем на деле, — усмехнулся Дежери.

— Ну, положим, не совсем так… Скажи-ка! — вдруг перевел он разговор на другую тему. — К тебе тоже хлеботорговцы наведывались?

— Да, наведывались.

— Ну и что?

— Я их за дверь выставил. Нам и самим не хватает пшеницы. Придется, должно быть, прикупать.

— Такое же положение и у меня. Но ведь нынешний недород вызван засухой. На будущий год, вполне может статься, будет богатый урожай, — сказал Вардаи неуверенно.

— Короче говоря, к тебе тоже обратились с подобным предложением.

— Да. Думается, они прямо от тебя заехали сюда.

— Ну и как? Надеюсь, и отсюда так же быстро укатили не солоно хлебавши?

— Видишь ли, мне показалось, что таким предложением не стоит пренебрегать, во всяком случае, я обошелся с ними иначе, чем ты. Я обременен долговыми обязательствами. Вот и сейчас на моей шее висит долг. Ежели в срок не расплачусь, с молотка пойдет «Ласточкино угодье»…

— Понимаю, дядюшка Пали, стало быть, ты запродал урожай будущего года на корню? — перебил его взволнованный Дежери и даже встал.

— Авансом… Словом, урожай законтрактован… только и всего, — смущенно пробормотал Вардаи и виновато потупился. Ему было стыдно за свой опрометчивый поступок перед этим молодым человеком, который ему в сыновья годился.

— И по какой же цене?

— По семь форинтов за мешок…

— Так-так!.. Ну и сколько же, дядюшка Пали, ты обязался запродать?

— Тысячу мешков…