Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

— Здравствуй, Пишта. Не стряслось ли чего на выгоне?

В дом он парня не пригласил, только постоял с ним у крыльца. А Пишта украдкой посматривал на девушку, ловил взглядом каждое ее движение. Он с удовлетворением отметил, что она стала к колодцу так, чтобы никто не смог наблюдать за ней, когда она станет нагибаться над срубом.

— Нет, дядюшка Антал, ничего не стряслось. Вот только засуха выжгла все. И конца ей не видать. Старший пастух велел передать, дескать, придется распустить стадо, либо угонять куда-то, на лучшее пастбище, коли такое найдется. Скотина извелась с голоду, не ровен час, взбесится да перебодает друг друга.

— Передай старику, что с завтрашнего дня скотину можно будет перегнать на Харангошский выгон. Завтра утром заеду к вам. Но часть стада, видать, придется пригнать домой…

Пишта в этот момент меньше всего обращал внимания на слова мирского старшины: стоя боком к колодцу, он то и дело украдкой поглядывал в ту сторону, где находилась девушка.

— Скотина, значит, не дохнет?

— У нас пока ничего. А вот, говорят, у чейтейцев пало коров пять, не меньше…

— Что ж, стало быть, завтра наведаюсь к вам на пастбище.

Разговор был окончен, и Пиште ничего не оставалось, как только уходить. Антал Хедеши — человек немногословный, молчаливый. Огромные усы у этого статного, крепко скроенного, сурового на вид мужчины закручены так лихо, что, кажется, в гневе он кого угодно ими забодает. Его широченные белые штаны в сборках свободно ниспадают до самых лодыжек. Статная фигура старшины невольно привлекала к себе внимание — ни дать ни взять прямоствольная серебристая береза, обтянутая гладкой берестой. Старшину в деревне недолюбливали, но уважали и побаивались. Зато на него заглядывались женщины, особенно молодые. Дочка уродилась вся в отца — редкой красоты девушка, ладная, стройная.

Вот она торопливо проходит мимо них с полным ведром. Маришка несет свою ношу, словно пушинку, а ее босые ноги легко ступают по песчаной дорожке, чуть шурша песком. Теперь действительно исполнилось все, ради чего Пишта приезжал сюда. Попрощавшись, он отвязал коня и тут же выехал со двора. Он ехал, а голова у него кружилась от счастья. Пишта чувствовал себя на верху блаженства.

Вернувшись домой, Пишта выждал, когда кончится благовест, зовущий прихожан в храм. Затем подождал еще некоторое время, прикидывая в уме, когда закончится богослужение. Но вот, кажется, пора двинуться в путь, чтобы поспеть вовремя. Он вскочил на коня и трусцой направился к церковной площади. Сделав круг-другой по площади, Пишта вдруг услышал, как запели на хорах. Значит, сию минуту служба кончится, и все выйдут. Вскоре из церкви повалил народ. Впереди всех шли степенные старики, за ними — по-праздничному одетые мужики помоложе. Несмотря на жару, те, что постарше, шествовали по улице в сермягах, полагая, что в сермяге менее жарко. Женщин, за исключением старушек, почти не было видно. Те, что помоложе, остались дома готовить обед. Вот гурьбой, взявшись за руки, высыпали парни. Шествие замыкали девушки, их косы пестрели яркими лентами, как поле пестреет белыми ромашками, красными маками и синими васильками.

Объезжая площадь, Пишта рассчитал так, чтобы оказаться возле церкви в момент, когда толпа прихожан появится на паперти. Он знал всех до единого. Многие девушки улыбались ему. Одни шаловливо заигрывали, другие застенчиво смущались. Пишта весь как-то подобрался и выглядел неприступным. Казалось, взгляд его говорил: баста, девки, конец всяким шалостям и заигрываниям. Вот появилась Маришка рука об руку со своими подружками. Она шла посередине. Подружки, заметив Пишту, стали шушукаться между собой и, посмеиваясь, зашептали что-то Маришке. Та залилась румянцем и улыбнулась. Затем на какой-то миг подняла на него глаза, но, смутившись, тут же их отвела. Остальные девушки тоже улыбались и озорно посматривали на Пишту. Но он продолжал сохранять серьезность и безучастно смотрел поверх их голов, словно кого-то отыскивая в толпе…

Держась за руки, девушки неторопливым шагом шли по улице. С какой-то особенной грацией ступали они босыми ногами по горячей земле. В нескольких шагах, следом за ними, шли парни. Девушки игриво посмеивались, и время от времени иная из них, будто танцуя, оборачивалась и заглядывала в глаза своему парню. Пишта с грустью глядел им вслед и, может быть, впервые в жизни жалел, что стал пастухом.

Мужчины не расходились по домам, они группами стояли возле храма и беседовали. Больше всего толпилось их вокруг мирского старшины. Там раздавались громкие возгласы — похоже, шла перебранка.