Пьер-Луи Ганьон - Исчезновение Ивана Бунина [litres]

Поняв, что ему, возможно, придется задержаться в этом заведении на неопределенное время, Брач раскрыл меню. Выбрал жареную картошку, которой славился «Ле-Пети-кафе», и сочный антрекот со стаканчиком хорошего бордо. «Вот она, жизнь агента Коминтерна в Париже!» – с удовлетворением подумал он.

Брач не завидовал своим товарищам, работавшим в других европейских столицах или остававшимся в Москве. Из своего пребывания в Советской России он с удовольствием вспоминал только продолжительные командировки в Сочи, на Черноморское побережье, где он проводил занятия с начинающими агентами.

Он продолжил листать «Фигаро» и наткнулся на статью об очередных дебатах о природе сюрреализма. Каталонский художник Сальвадор Дали, проездом оказавшийся во французской столице, оспаривал право авторства на основание этого художественного течения у Андре Бретона. Ссоры эксцентричных нарциссов развеселили Брача. Впрочем, упускать этих шутов из виду не следует, подумалось ему. Пусть они и не готовы поддержать коммунистов, но могут принести пользу.

Брач уже собрался заказать себе ужин, когда на пороге возник Довгалевский. В своем старомодном костюме он мало походил на дипломата, напоминая скорее бродягу в галстуке. Черные очки, очевидно надетые для маскировки, закрывали ему половину лица, но никого не могли ввести в заблуждение, и Брач про себя посмеялся над этой нелепой уловкой.

Довгалевский радушно поздоровался с Брачем, но не рискнул признаться, что за ним следили агенты французских спецслужб. Чтобы ускользнуть от них, пришлось сделать в метро две лишние пересадки.

– Как будем действовать? – извинившись за опоздание, спросил Довгалевский. – Максим Максимович ждет результатов, и немедленно. В Стокгольме наши топчутся на месте. Кремлю это не нравится.

– Результаты будут, поверьте. Этого Бунина не признают.

Но его слова не успокоили Довгалевского, который заметно нервничал.

– А тут еще Эррио ушел! – подосадовал он, на мгновение забыв о судьбе русского писателя. – Сколько сил потрачено зря! Теперь все придется выстраивать заново. Пока неизвестно даже, кто сменит Эррио в Министерстве иностранных дел.

– Подождем, пока объявят состав нового правительства, и тогда посмотрим. В любом случае ждать недолго. Все же Франция – наш союзник.

– Это верно. Франция всегда много значила для России, так повелось еще со времен Петра Первого. Правда, потом Наполеон все подпортил… Но нашу дружбу просто так не разрушишь! – вдруг с пафосом воскликнул Довгалевский. – Свидетельством тому – пакт о ненападении, который мы подписали в прошлом месяце!

– Это вы ловко провернули! – поддакнул Брач.

– Да, но ситуация слишком нестабильна! – отвечал Довгалевский. – Общественное мнение переменчиво и порой к нам враждебно. После убийства президента Поля Думера русским эмигрантом французы стали нас бояться. Многие считают, что в этом деле не все ясно. И пресса пишет о нас плохо. Русофобия, что тут скажешь!

Они помолчали. Убийство президента Французской Республики, произошедшее несколько месяцев назад, сильно навредило репутации Советской России, и без того не блестящей. Действительно, сотни тысяч французов потеряли свои сбережения в царских займах, долги по которым большевистское правительство выплачивать отказалось. Отношения между обеими странами по-прежнему омрачало обилие неразрешенных противоречий, и отставка кабинета Эррио ничуть не способствовала улучшению ситуации.

– Так что мы предпримем по поводу Бунина? – поинтересовался Брач.

– Для начала можно попросить его заявить представителям Шведской академии, что он не считает себя достойным премии. В общем, что-то в этом роде…

– Вы смеетесь? Это для них не аргумент!..

– Литвинов говорил мне, что моя стокгольмская коллега, Александра Коллонтай, уже готовит для этого почву. Она ведет там активную работу.

– Гм…

– Как вы знаете, Коллонтай – очень опытный товарищ. Не стоит ее недооценивать.

– Ни в коем случае! Я в курсе ее способностей.

– В крайнем случае Бунин мог бы признаться членам Нобелевского комитета, что он не чувствует себя в безопасности. Что он опасается за свою жизнь. Конечно, это следует сформулировать тоньше. Нельзя допустить, чтобы кто-нибудь подумал, будто советское правительство угрожает своим бывшим соотечественникам.

– По-моему, это полная утопия, – ответил агент Коминтерна. – Никто в это не поверит. Шведы все же не дураки.