Саймон Скэрроу - Орел нападает. Орел и Волки

– Празутаг, пошевеливайся, проклятый ублюдок! – прорычал Макрон.

Икенский воин вспрыгнул на спину коня, повод которого сжимала в руке уже устроившаяся в седле Боадика, и они вдвоем, осыпаемые насмешками, выехали за пределы поселка, стараясь не очень-то поторапливаться, чтобы не вызывать подозрений. Они проехали шагов пятьдесят, когда воин-дуротриг на бегу врезался в толпу и торопливо протолкался к вождю, а тот, его выслушав, принялся отдавать приказания. Гомон толпы мигом стих. Люди поспешили в поселок. Вождь было двинулся следом, но вдруг остановился, резко развернулся и указал на удалявшихся Боадику и Празутага. Что бы при этом он ни прокричал, икены сумели услышать его и понять, а потому разом ударили пятками в бока своих скакунов и галопом понеслись к лесу.

– Нас наверняка кто-то выдал! – рявкнул Макрон. – Я считаю, что это не просто ловушка. Ее нам подстроили не случайно. И если язык распустил наш приятель, – центурион ткнул пальцем в сторону сидевшего на поваленном дереве и жевавшего кусок вяленой говядины Празутага, – то я на завтрак сожру его яйца.

– Переведи! – добавил он, обращаясь к Боадике.

Та устало и раздраженно поморщилась:

– Скажи ему сам. Ты что, и впрямь хочешь драться? С ним?

– Драться?

Празутаг отложил говядину в сторону, и его правая рука легла на рукоять меча.

– Будем драться, римлянин, да?

– О, вот уж радость так радость! Никак даже твой убогий умишко озарило прозрение и ты стал постигать нашу речь?

– Ты хочешь драться? – спросил Празутаг.

Макрон ненадолго задумался, потом покачал головой:

– С этим можно и подождать.

– Подозревать Празутага нет смысла, – заявил Катон. – Он в такой же опасности, как и все мы. Если кто-то и сообщил о нас друидам, то наверняка кто-нибудь другой. Хотя бы тот хуторянин. Как его? Веллокат?

– Вполне возможно, – признал Макрон. – Скользкий подонок. Так и мел перед нами хвостом. Но не это главное: дальше-то что нам делать? Врагам известно, кто мы и кого ищем. Они теперь будут настороже. Куда бы мы ни направились, наш тупица уже не сможет соваться в деревни с расспросами: его тут же схватят. Я бы сказал, что даже шансов отыскать пленных у нас практически не осталось, а уж о возможности их вызволить нечего и говорить.

Катон не мог с этим не согласиться. Рациональная часть сознания юноши и сама криком кричала о том, что им следует бросить безнадежную затею и вернуться во Второй легион. В конце концов, у Веспасиана достанет ума понять, что они сделали все возможное перед тем, как признать свое поражение. Продолжать поиски, зная, что за ними охотятся дуротриги, было бы настоящим безумием. В сложившейся ситуации даже попытка добраться до земель атребатов уже таила в себе немало опасностей, но тут щепетильный и желавший оставаться до конца честным в своих рассуждениях Катон заодно попытался представить, какой опасности подвергается сейчас семья командующего, и ужаснулся. Нарисованная услужливым, но на беду слишком живым и ярким воображением картина его потрясла. Юношу словно бы физически придавил к земле гнет безысходности, порождаемой неотвратимостью близящегося обряда. Страх сгореть заживо в плетеной пылающей кукле – вот что каждодневно ощущает теперь бедная женщина, глядя на своих злосчастных детишек. Катон никогда не видел генеральского сына, но тот почему-то представлялся ему похожим на светловолосого малыша, валявшегося поверх горы трупов в колодце.

Нет! Этого нельзя допустить. Нельзя повернуть назад, нельзя обречь себя на дальнейшее существование с неотступными мыслями, что ты ничего не предпринял, чтобы спасти от жуткой смерти ни в чем не повинных детей. Подобная жизнь вскоре бы превратилась в кошмар. Дело обстояло лишь так, и никак иначе. Придя к этому выводу, Катон принял решение, хотя прекрасно осознавал, что излишняя сентиментальность губительна, как и путь, избранный не по здравому размышлению, а лишь повинуясь порыву. Эти соображения не имели значения. Он руководствовался инстинктом, не подвластным никакому логическому анализу.

Молодой оптион поглядел на центуриона:

– Ты, значит, считаешь, что нам нужно двигать назад, командир?

– В этом, по крайней мере, есть смысл. А ты как думаешь, Боадика? Ты и твой жених?

Икен и икенка обменялись несколькими короткими фразами. Празутаг не выказал к обсуждаемому вопросу ни малейшего интереса. Какое-то мнение на этот счет, похоже, имелось у одной Боадики, которая в чем-то убеждала гиганта. Но кончилось тем, что она отступилась и опустила глаза, уставясь на собственные колени.