Иван Свистунов - Сказание о Рокоссовском

— Наглости у них через край. Буквально на днях в районе Перемышля наши ребята метрах в двухстах от границы обнаружили немецкий телефонный провод. Проложили его гитлеровцы с той стороны под рекой Сан. Все честь по чести: провод в резиновой оплетке, имел четыре отвода на нашей территории. Два провода были присоединены к железнодорожным рельсам. Один провод они протянули в сторону нашей пограничной телефонной линии, да не успели присоединить, — видно, наши пограничники помешали. Еще один провод протянули к пограничному проволочному заграждению. Одного только телефонного кабеля на нашу сторону больше 2000 метров перетащили.

...Быстро проходила короткая июньская ночь. О многом хотелось им поговорить, многое вспомнить. О встречах в Монголии, о молодых годах в Забайкалье... Но разговор помимо воли то и дело возвращался к нынешним событиям на границе, к войне, которая уже стояла у порога.

Гость рассказывал:

— На пограничные с нами станции — Белгорат, Ярослав, Дынув — почти ежедневно прибывают немецкие воинские эшелоны. Везут танки, орудия, пехоту. Доставляют горючее. Из Варшавы пришло достоверное сообщение. Там немцы закрыли весной все высшие учебные заведения, в аудиториях и лабораториях расставили больничные койки. На улицах Варшавы теперь часто встречаются сестры Красного Креста. К тому же повсеместно в восточных районах Польши гитлеровцы мобилизуют транспорт у местного населения.

— Готовятся основательно, — покачал головой Рокоссовский.

— Куда уж основательней! Немецкие офицеры свои семьи отправляют в Германию. Говорят, в середине мая сам Гитлер приезжал в Варшаву, инспектировал войска.

— Горько подумать: Гитлер в Варшаве!

— А сколько сейчас задерживают наши ребята нарушителей границы! Немцы забрасывают на нашу территорию своих агентов, снабженных портативными приемочно-передающими радиостанциями, оружием.

— Что же вы делаете?

— Вызываем обычно представителя Германии по пограничным делам, он обещает принять меры... и все остается по старому.

— Черт знает что! — возмутился Рокоссовский. — Крепкие у вас нервы. Я бы, кажется, не выдержал.

...Уже давно минула полночь, и Николай стал прощаться: утром должен быть в Житомире.

Рокоссовский вышел проводить гостя. Тихая звездная ночь околдовала землю. Темные домишки спящего провинциального городка казались необитаемыми. Нежный аромат цветущей сирени говорил о мире и благополучии.

Стояли молча. Курили. Когда-то доведется увидеться?

— Выходит, Константин Константинович, быть войне? — словно еще надеясь услышать отрицательный ответ, спросил Николай.

— Фашизм — наш враг. Лютый, смертельный. Нет сомнений, готовятся они к нападению на нашу страну. Что остается нам делать? Воевать!

Замолчали. В темной спокойной вышине мирно мерцали крупные голубоватые звезды.

Николай вдруг проговорил:

— Знаешь, Константин Константинович, мы с тобой уже лет двадцать знакомы, а ни разу не целовались. Давай, дорогой, поцелуемся!

Обнялись.

— Ну, будь здоров!

— Будь и ты благополучен. Сто лет!

Зашумел мотор, и автомашина, поводя фарами, ушла в темноту.

Рокоссовский стоял на крыльце. Спать не хотелось. В голову лезли беспокойные мысли.

Но мирная тихая ночь была в таком противоречии с событиями последних дней, со всем тем, что он знал и слышал, что не хотелось верить, будто бы война приближается. «Авось пронесет!» И горько усмехнулся. Вот они: авось, небось да как-нибудь. Нет, ни дня, ни часа нельзя терять. И, уже охваченный заботами приближающегося утра, вошел в дом.

— Надо будет завтра...

Он еще не знай, что Адольф Гитлер уже определил час «Ч» — 22 июня в 3.30.

***

В середине июня генерал Константин Рокоссовский провел ночные командно-штабные корпусные учения. Прошли они хорошо. Были, конечно, и недостатки, и шероховатости, но в целом показали, что многое уже сделано по боевой подготовке корпуса.

20 июня, возвращаясь из района учений, Рокоссовский заехал в Ковель к своему соседу — командиру 45-то стрелкового корпуса Ивану Ивановичу Федюнинскому. Разговор, естественно, зашел о том, что тревожило всех, — о возможной войне с Германией. Сидели невеселые, озабоченные. Понимали: не все готово для отражения нападения Гитлера.

К вечеру Рокоссовский стал прощаться. Гостеприимный хозяин засуетился:

— Оставайся, Константин Константинович, переночуешь у меня. Посидим вечерок, потолкуем, гражданскую вспомним. Время, сам знаешь, какое. Неизвестно, когда снова повидаться доведется.