Игорь Талалаевский - Три фурии времен минувших. Хроники страсти и бунта. Лу Андреас-Саломе, Нина Петровская, Лиля Брик

Лиля.67 год. На днях смотрели изумительный спектакль о Маяковском в театре на Таганке. Режиссер – Либимов. Я, да и все в зале, плакали. Не потому что спектакль грустный, а потому что – настоящая лирика. Очень хорошо читают стихи. Не кричат. И все актеры молодые. А вчера смотрели снятую по Васиному сценарию «Анну Каренину». Успех ошеломляющий. Эличка, не переговоришь ли ты с Аленом Рене по поводу экранизации поэмы «Про это»?

Эльза.Лиличка, во-первых, «Про это» не переведена целиком. Во-вторых, предложить ее какому-либо режиссеру из видных – абсолютно невероятно. Я вот хотела, чтобы Луис Бунюэль, когда-то человек нам близкий, хотя бы просто прочел мой роман «Розы в кредит» – и то не вышло. Мне кажется, что ты говорила, что какой-то итальянский режиссер проявил интерес…

Лиля.Да, это был Федерико Феллини. Он прочел «Про это» в переводе на итальянский и был удивлен, что я жива, спрашивал, как со мной связаться. Я хотела, чтобы Феллини что-нибудь сделал из Володиной поэмы или про него. И я написала ему. Ответа не получила. Может быть, письмо не дошло? Или его ответ?

Эльза.68 год. Дорогие, времена необыкновенные, ни на что не похожие! Студенческая революция в Париже! Висим на радио, ждем, переживаем. Господи ты, Боже мой! Я теперь убеждена, что право только сердце, что надо следовать только его побуждениям, оно умнее рассудка. Все трещит по швам. Жизнь человеческая гроша ломаного не стоит, и молодежь за нее не держится. Как сказано в Апокалипсисе: «Он любил жизнь, но не настолько, чтобы бояться смерти».

Лиля.Кажется, журнал «Огонек» решил нас растоптать. Вышла уже третья, самая позорная, статья про Володю, меня, его женщин. На друзьях лица нет, но сделать никто ничего не может: один из авторов – очень высокий чин из ЦК. Если бы я была помоложе, подала бы в суд и поступила бы глупо, толку все равно никакого. После первой статьи я была почти спокойна. А сейчас стала плакать и задумываться: как же мне теперь быть? Хорошо, что есть полное собрание сочинений Володи, можно справиться… Элик, Арагоша, мне очень, очень плохо. Одна только улыбка: кто-то сказал Володиной сестрице, что видел меня в Большом театре и что я была прелестна и чудесно одета – вся в серебре, сапожки, костюм. Она позеленела от злости. Она была уверена, что со мной покончено, что я – мокрое место. Буду теперь наряжаться, как елка, мать вашу так…

Эльза.Родные мои Лиля-Вася! Я уже написала две статьи об этой мерзости в «Леттрз Франсез». Если бы они хоть чем-то помогли! Похоже, что ваши верхи льют крокодиловы слезы: ах, как же это все плохо получилось! Но ничего того, что противне пропускают. В газетах – молчок. Мне не хочется, Лиличка, чтобы ты подавала в суд. Они ведь могут состряпать любые обвинения и документы. Бой слишком неравный. Ох, как мне это все не нравится! Уж очень они копошатся, уж очень усиленно и резво. А тут еще советские танки в Чехословакии! Что же это такое делается на белом свете!

Мы по-прежнему на мельнице. Надавали много новых лекарств. Попробовали запретить курить – я не курю. Подробовали разрешить пить спиртное – а я не пью! Словом, я осталась при своих привычках и образе жизни и строгом совете не переступать границы физических усилий, А кто ее знает, где эта граница?

Лиля.69 год. Элик, вчера до глубокой ночи читала твою книгу. Это – встреча с тобой, это – ты. Это удивительно интересно! Как точно ты умеешь сказать о том, что чувствуешь, думаешь, знаешь… Как талантливо! Был тут у нас один доктор философии из Америки, который написал книгу о русском футуризме. Ничем, кроме футуризма и ЛЕФа.не интересуется. Сидим, разговариваем. Потом он говорит: «А есть еще интересная французская книга о Маяковском Эльзы Триоле». Я ответила: «Да, интересная, я читала. Эльза Триоле – моя сестра». Он остолбенел: «Как! Вы – Лиля Брик? Вы живы?» Шел-то он к Василию Катаняну, летописцу Маяковского, и понятия не имел, что живем мы вместе…

А я опять на днях упала у себя в комнате – скользкая подошва и скользкий пол – совсем не ушиблась, но от испуга вскрикнула. Вася выбежал из комнаты совершенно зеленый от испуга, и хотя я его убеждала, что мне совсем не больно, у него дрожали руки, он сел на пол рядом со мной и, не переставая, целовал меня. Теперь я знаю, по крайней мере, что он меня любит…

Эльза.У меня развилась настоящая «людобоязнь», как у бешеных собак водобоязнь, и как только кто-нибудь появляется на горизонте, как меня тут же одолевает тоска, недомогание, начинает болеть сердце, и я лезу под одеяло с головой. Все больше лежу, много сплю, у нас лето. Ну, как водится, летом можно спокойно умереть, все равно врачи отдыхают.