Адель Алексеева - Кольцо графини Шереметевой

Время шло, художник спешил, а портрет никак не удавался. Пётр постоянно вставал, ходил, отворачивался. Художник наконец понял: писать надобно в профиль — и уже взял новый картон, но тут партия в нарды кончилась, и царь в нетерпении вскочил:

— Довольно, старик!

Что оставалось? Убрать карандаши, картоны, уйти, но что он скажет вице-канцлеру? Монета царская надобна к коронации... Князь Долгорукий, однако, провожая гравёра к дверям, шепнул: «Не тужи, старик. Лови нас теперь в Москве, я устрою тебе ещё одну встречу».

И вот уже курьерские тройки мчатся к Тверской заставе.

Сверкает златоглавая Москва. Видны шлем Ивана Великого, Успенский собор, герб на Спасской башне, широкие, как ладони, кресты Благовещенского собора... А вокруг — сверкающая белизна, бриллиантовые россыпи мартовского снега. В небе особые знаки, признак вещего дня: солнечные лучи образуют серебристые кресты — солнце играет.

Толпы людей на обочинах дорог следуют за царской колесницей и не спускают глаз со стоящего в санях императора, любуются его драгоценными одеждами.

Тверская — Пречистенка — Девичье поле...

В Новодевичьем монастыре пребывает вдовствующая императрица, бабушка молодого государя — Евдокия Лопухина. Отсидев много лет в Суздале, потом в Шлиссельбурге, она наконец помилована, и теперь дни её влекутся за этими стенами. Царственный внук получил немало заверений от бабушки в том, что «от печали по нём она истинно умирает». «Неужто вправду?» — сомневался и любопытствовал он, и первый визит решил нанести именно ей. Увидать ту, которая спорила с самим Петром Великим, у которой в Суздале был, сказывали, полюбовник майор Глебов, за то посаженный Петром на кол, и будто кол тот прошёл его насквозь, до самой головы. Пётр содрогнулся, представив это... Нет, он, Пётр II, не станет столь жестоко обращаться со своими подданными...

Девичье поле — в пышных снегах. Разбиты шатры, палатки. Стоят лошади, запряжённые и в простые кошевы, небогатые, и в сани с меховыми, плюшевыми покрытиями.

Толпится народ во главе с высшей знатью, и среди них — Наталья Шереметева. В беличьей шубке, в серебристо-сером платке, с алым румянцем на щеках, она с замиранием глядит туда, откуда должен явиться государь. Ожидание затягивается, и вид Новодевичьего монастыря постепенно вызывает в ней память об иных, печальных временах, здесь жила Елена Ивановна Шереметева — жена сына Ивана IV. Грозный царь за то, что явилась она не в том наряде, ударил её, а сын его, муж Елены, вступился; тогда царь бросил в него жезл и убил. Была молва, что Елена Ивановна родила недоношенного ребёнка, и стал он потом одним из самозванцев в Смутное время, сама же она заточена в этот монастырь.

Новодевичий монастырь — место заточения и царевны Софьи, о которой ходили злые слухи. Будто подмешивала она юному Петру яды, и оттого у него стали припадки. Сколько знатных семейств предано монастырскому наказанию! Отчего так? — в подлости рождённые люди живут без забот, достигают высоких степеней, а благородным — то ссылка, то каторга, то монастырь? Верно говорят: близко к царю — близко к смерти... Оболенский, князь Хованский... И теперь ещё душа Хованского бродит меж монастырских стен, плачет и жалуется по ночам...

Священник Вешняковской церкви рассказывал про дьячка, который служил тут, на Девичьем. Морозной декабрьской ночью дьячок спал в своей сторожке, и вдруг почудилось ему, что кто-то стучит в окно, велит благовестить, будто кто толкнул его в бок: вставай! Вскочил он и увидел, как люди въезжают в монастырь на лошадях. «Недобро сие», — понял старик и давай бить в колокол. Царь Пётр пировал тогда на Пречистенке. Услыхав колокол, догадался он про стрелецкий заговор и поскакал к монастырю. Стучит в ворота — не открывают. «Ломай!» — кричит. Открыли, а там всё порушено, образа, ризы собраны в вороха. Услыхали воры-разбойники набат и, не успев покласть добро на лошадей, умчались. Пётр, осмотрев всё, заметил, что на полу, на снегу накапано много воску, приказал: схватить всех, кто попадётся в кафтане, залитом воском! Привели множество людей, и среди них зоркий глаз Петра отличал виноватых от невинных... Умён, велик Пётр Алексеевич, да только ведь и он не Бог — обошлось ли тогда без оплошек?..

Между тем молодой император, помолившись в Смоленском соборе, встретился с бабушкой. Евдокия Фёдоровна Лопухина, в чёрном платье, одутловатая, спускалась с крыльца...

Издали разглядела принцессу Елизавету, дочь ненавистной Екатерины, поганой иноземки, зорко отметила: хороша! Да как независима, на бывшую императрицу и не глядит... Лопухина медленно отвернулась и тут увидела внука. Настороженно, внимательно, напряжённо было его лицо. Приобнял, целуя, — она перекрестила его и робко, заискивающе улыбнулась.