Бернард Корнуэлл - 1356. Великая битва

– Ты кто такой? – вопил один.

– Стой! – орал другой.

Доминиканец побежал вниз по склону, направляясь к тонущей во мгле сельской округе, начинавшейся сразу позади горстки хижин, построенных с внешней стороны вала. Просвистела стрела, по милости Божьей прошедшая мимо на ширину пальца, и Фердинанд юркнул в проход между двумя лачугами. Здесь возвышалась парящая зловонная куча. Проскочив через навоз, беглец обнаружил, что тропа упирается в стену, а обернувшись, понял, что путь назад преграждают трое преследователей. На их лицах играли ухмылки.

– Что прихватил? – спросил один из них.

– Je suis Gascon [4], – сказал Фердинанд. Ему было известно, что в город ворвались гасконцы и англичане, но по-английски он не говорил. – Je suis Gascon! – повторил старик и шагнул навстречу преследователям.

– Да это же черный брат! – воскликнул кто-то из них.

– Тогда почему этот чертов ублюдок пытался удрать? – спросил другой англичанин. – Хотел что-то припрятать, так ведь?

– Дай-ка сюда, – произнес третий, протягивая руку. Только у него одного тетива на луке была натянута, остальные забросили луки за спину и держали мечи. – Иди сюда, тупица, и дай это мне! – Англичанин потянулся за Малис.

Эти трое были много моложе доминиканца и, будучи лучниками, наверняка вдвое превосходили его силой, но брат Фердинанд был хорошим воином, и искусство владения мечом никогда не изменяло ему. А еще он разозлился. Разозлился из-за страданий, которые видел, жестокостей, о которых слышал, и гнев ослепил его.

– Во имя Господа! – провозгласил он и взмахнул Малис снизу вверх.

Та все еще была обернута в ткань, но клинок глубоко впился в протянутую руку, рассекая сухожилия и ломая кости. Фердинанд держал оружие за хвостовик – хватка рискованная, – но меч словно слился с ним. Раненый отпрянул, истекая кровью, а его товарищи, взревев от ярости, вскинули мечи. Доминиканец одним движением отвел оба и сделал выпад. Хотя Малис и пролежала в гробу сто пятьдесят с лишним лет, она осталась острой, как будто ее только что наточили, и ее острие пробило подбитую холстом кольчугу, вскрыло грудную клетку и пронзило легкое. Прежде чем англичанин успел сообразить, что случилось, Фердинанд рубанул клинком по глазам третьего противника. Кровь обагрила переулок. Англичане попытались отступить, но монах не дал им уйти. Ослепленный споткнулся о навозную кучу и упал навзничь, его приятель отчаянно махал мечом. Малис встретилась с ним, и английский клинок сломался пополам. Брат взмахнул завернутым в ткань оружием, рассек врагу глотку и ощутил, как кровь брызнула ему на лицо. «Такая горячая, – подумалось ему. – Да простит меня Господь!» В темноте крикнула птица, в бурге ревело пламя.

Монах прикончил всех троих лучников, затем протер шелком лезвие Малис. Он хотел было коротко помолиться о душах только что убитых им людей, но затем решил, что не собирается делить небеса с такими мерзавцами. Вместо этого Фердинанд поцеловал клинок, потом обыскал тела, нашел несколько монет, кусок сыра, четыре тетивы и нож.

Каркассон горел, наполняя зимнюю ночь дымом.

Доминиканец шел на север. Он возвращался домой, возвращался к башне.

И нес с собой Малис и судьбу всего христианского мира.

Мужчина растворился во тьме.

Люди прибыли к башне спустя четыре дня после разграбления Каркассона.

Их было шестнадцать, все в богатых, плотных плащах, верхом на добрых конях. Пятнадцать – одеты в кольчуги, на поясах висели мечи. Последним из всадников был священник, на запястье у него сидел сокол с колпачком на голове.

Суровый ветер с перевала в горах ерошил перья сокола, клонил сосны и кружил дым, поднимавшийся от маленьких хижин деревушки, лежащей у подножия башни. Было холодно. В этой части Франции снег выпадает редко, но, выглядывая из-под капюшона, священник решил, что видит, как ветер несет белые хлопья.

Вокруг высились полуразрушенные стены – свидетельство того, что прежде тут стояла крепость, но теперь от старого замка осталась только сама башня да крытое соломой приземистое здание. Там, скорее всего, размещались слуги. Куры копались в пыли, коза на привязи глядела на лошадей, зато кошка не обращала на чужаков никакого внимания. То, что некогда было прекрасной маленькой крепостью, стерегущей дорогу в горах, превратилось в ферму. Впрочем, как подметил священник, башню добротно отремонтировали, а деревушка в долине под старой цитаделью выглядела вполне процветающей.