Фёдор Абрамов - В СМЕРШе. Записки контрразведчика

Происходит нечто чудовищное: жизнь настоящего героя начисто обесценивается.

И что удивительного, что Герман кое в чем разочаровался. Раньше горел на партийной работе, а теперь остывает. Теряет веру в Житченко, в Александрова и т. д.

Он часто сожалеет о том, что пошел по ученой стезе. Жить бы ему в Сибири, работать бы каким-нибудь председателем райисполкома, иметь садик, огород, настоящую семью. И к черту всех этих Мейлахов.

— Иной раз страшно становится, Федор, как посмотришь, что делается кругом. Говорит Житченко: поставьте вопрос перед обкомом об изъятии лишней площади у людей. Знаете, вы будете самым популярным человеком в городе.

Струсил.

— Нет, пусть кто-нибудь другой.

А почему? Потому что у него самого излишки.

Странно иногда обходятся с Германом. На последней районной конференции Герман решил выступить с резкой критикой райкома. Попросил записать в прения. Но о его выступлении стало известно Житченко.

«Вас Софронов громить собирается», — шепнул Ал. Ал. Никитин.

И что же? Слова не дали! Больше того, вывели из пленума райкома. Вернее, не ввели, хотя как член райкома он зарекомендовал себя прекрасно. Четыре раза участвовал в комиссиях.

Подумать только: Герман стал неугоден. Герман — герой Отечественной войны и честнейший человек!

Мне на днях говорит: возьми меня летом к себе на Север. Хочу пожить среди людей.

Какая наивность! А где деньги? А как он преодолеет все трудности пути?

10. V.1969

Что больше всего меня поразило в день Победы в этом году? Горячие, раскаленные батареи на лестнице в доме Ивана Кривенко (Гаванская, 17), лето, духота страшная, в тени 25°, а тут вовсю калят батареи.

В чем дело? Может быть, кочегары с ума сошли или запьянствовали? Ничего подобного. Отопительная организация Василеостровского района выполняет план.

Оказывается, зарплата, прогрессивки и все прочее в этом роде начисляется в зависимости от нагретого тепла. А так как зима была сухая, то решили нагнать это сейчас.

— А чего? План, — сказал Федор Мельников, бывший администратор. — Не сделал планового количества калорий — не получишь зарплаты.

И так по всей России. Из года в год. Да что же это такое?

Да, немцы нас не разбили, а бюрократизм, может быть, и разобьет.

6. II.1975

Наконец-то четко вырисовываются 4 вещи о войне: 1. «Белая лошадь» (посвящение: «студентам-филологам — тем, кто не вернулся»). 2. «Разговор с самим собой». 3. О следователе («Кто он?». — Л. К. ) и 4. О роли случайности, Провидения в войне (о себе). Это все — новый подход к военной теме… Главная мысль: какие уроки мы сделали из войны? Достойны ли памяти погибших? И потому это не только рассказ о войне, сколько о мире, о нас, выживших в войне. Вот это будет по-новому. Так к войне никто еще не подходил.

5. XI.1975

С утра работа: заметки к «Белой лошади». Главная мысль: какие уроки сделали мы из войны? Достойны ли памяти погибших? И потому это не столько рассказ о войне, сколько о мире, о нас, выживших в войне.

Вот это будет по-новому. Так к войне еще никто не подходил.

9. V.1975

Празднуя день Победы, вот что надо запомнить на всю жизнь:

1. Мы, вышедшие из ада войны, — великие счастливцы, ибо судьба нам подарила 30 лет лишних жизни. А потому — радуйся, радуйся и с высоты этой радости смотри на все свои неудачи, огорчения. Иди победителем по жизни.

2. Будь мужествен, будь человеком, будь солдатом всю свою жизнь, и это лучшая твоя память о погибших.

27. IX.1975

И вдруг голос из 30-х годов — мягкий, украинский говорок. Семен Палабута. Все отбросил в сторону: приходите вечером в гости.

И вот посидели за столом, вспомнили 30-е годы, молодость…

У Палабуты раза три вскипали слезы на глазах, да и у меня, признаться, подступал комок к горлу.

Он все такой же добряк, этот Семен Палабута. Просто божий человек.

Разные были ребята в Карпогорах в 30-е годы. Но такого чистого, такого честного и незлобивого, такого по-хорошему услужливого не помню.

А уж его ли не катали, не молотили в 30-е годы! Лишенец, раскулаченный с юга, по всем спецпоселкам прошел, работа — где хуже, туда и его. А сколько унижений и оскорблений всяких претерпел!.. Гоняли, мытарили Палабуту, морозили на морозе, в Пинеге до самого ледостава заставляли с багром бродить, голодом, само собой, морили, на каждом шагу: гад, враг, не человек. А началась война — кого первым на фронт погнали? Семена Палабуту.

Воевал, пролил кровь за родину, после войны — половину жизни провел в госпиталях, на операционных столах. Казалось бы, зачерстветь, озвереть должен, возненавидеть всех и вся, а он — по-прежнему сама доброта, по-прежнему сердце его переполнено любовью к людям. И к советской власти — никакого счета.