Сергей Житомирский - Эпикур

Эпикур огляделся. Больше сотни пирующих полулежали перед столиками с едой, между ними ходили слуги, наполняя чаши или меняя трапезы. Повсюду уже горели яркие лампы на изящных подставках, особенно много их было у торцевой стены, где на устланном коврами помосте стояло драгоценное ложе царя. Деметрий, похожий на ожившую статую атлета, беседовал с каким-то бородачом, присевшим к нему на ложе. Слева от помоста прямо на мозаичном полу был раскинут большой роскошный шатёр. Его растяжки тянулись к посвятительным статуям, которые обычно стояли вдоль стен, но по этому случаю были расставлены вокруг походного жилища полководцев.

Вероятно, только что гостей развлекали танцами, потому что свободное пространство около шатра подметали, убирая разбросанные цветы. Вышел распорядитель и объявил иллирийские песни. Вышли три певицы с бубнами в странных пёстрых нарядах и завели непонятную песню, в которой протяжный заунывный мотив неожиданно сменялся бешеным припевом. Эпикур слушал и терялся в догадках, зачем Деметрий его пригласил. Философ подумал, что будет лучше всего, если о нём вообще забудут и он вернётся в «Сад», так и не узнав разгадки. Певцы, допев свои песни, удалились. Эпикур позволил себе взять кусочек мяса и наслаждался его вкусом.

Тут поднялся один из гостей, могучий, огромного роста, с киликом в руках и объявил, что предлагает хлебнуть вина во славу тех, кого люди называют великими. Гости оживились, говоривший поднял килик и провозгласил:

— Во славу Селевка...

В зале послышались возмущённые крики, но гигант, выдержав паузу, закончил:

— Повелителя слонов!

Шутка вызвала дружный смех, и шутник, пригубив килик, продолжал:

— Лисимаха... — сторожа денег!

— Птолемея... — смотрителя кораблей!

— Агафокла... — коменданта Сцилии! — Новая пауза, и дальше совершенно другим, срывающимся от восторга голосом: — И ещё во славу Деметрия и Антигона, великих царей и полководцев!

Деметрий одобрительно смеялся, гости начали вставать, выкрикивать приветствия, картинно поднимать чаши. Когда славословия иссякли, Деметрий поднялся и ушёл в шатёр. Почти тотчас же к Эпикуру подошёл распорядитель и попросил его следовать за собой в палатку царя.

«Палатка» Деметрия была обставлена с царской пышностью. Толстые узорные ковры устилали пол, драгоценные лари, кресла, столики сверкали золотом и ценными камнями, широкие ложа были покрыты шкурами львов и леопардов. В шатре, кроме Деметрия, сидели две женщины, которые в Афинах были известны всем, — любимица Деметрия Ламия и юная пирейская флейтистка Демо по кличке Бешеная.

— Я позвал тебя вот зачем, — сказал Деметрий после обмена приветствиями. — Тут Ламия загадала такую загадку, что никто не смог справиться. Решили позвать кого-нибудь из самых умудрённых философов, и она предложила тебя. Рискнёшь помериться силами с моей Ламией?

— Конечно, — кивнул Эпикур, — долг настоящего философа — беседовать со всеми, кто пожелает.

Приключение становилось интересным. Эпикура усадили в кресло рядом с ложем Деметрия. Ламия, лукаво улыбаясь, опустилась на ковёр напротив.

— Давно-давно, — начала она, — в Египте при царе Бокхариде жила гетера Тонида. Однажды в неё влюбился один купец, но она столько запросила с него за свидание, что он отступился. Через небольшое время купец увидел Тониду во сне, чем был очень доволен. Услышав об этом, гетера подала на купца в суд, требуя с него денег, поскольку свидание, хотя и во сне, всё же состоялось.

Дело дошло до Бокхарида, и вот как царь их рассудил: он приказал купцу принести деньги, а когда тот, проклиная правителя за несправедливость, принёс, велел подержать кошелёк так, чтоб его тень упала на Тониду. Потом, вернув деньги купцу, царь объяснил, что за сон, который есть лишь тень жизни, вполне достаточно заплатить тенью денег. Так вот, справедливо ли он рассудил?

— Вполне, — согласился Эпикур, — думаю, даже наша гелиэя согласилась бы с таким приговором.

— А вот и нет! — с торжеством воскликнула Ламия, — Какая уж тут справедливость! Ведь купца сон удовлетворил, а Тониду тень денег — нисколько.

Все, включая Эпикура, рассмеялись.

— Что, Эпикур, выходит, Ламия мудрее тебя? — спросил Деметрий.

— Отдаю должное шутке, — ответил философ, — но, мне кажется, в ней скрыт и некий зловещий смысл. Подумайте, что будет с обществом, если сны и предчувствия станут предметом судебных разбирательств и приговоров?